телевизор. Тут ремнем не отделаешься. Если Токаря поймают, ему дадут пожизненное.

Пожизненное!

Опытный в таких вопросах Токарь знал это лучше кого бы то ни было, и как бы спокойно он ни относился к возможности снова угодить за решетку, перспектива остаться там навсегда пугала его всерьез.

– Что такого в этих яблоках? – спросила наконец Нина. – Почему кто-то даст тебе за них много денег?

Немного помешкав, Токарь сказал:

– В них героин. Много героина. На сотни тонн баксов. У нас с Винстоном был план. Мы должны были дождаться, когда цыгане перекидают его к себе в тачку, и вырубить их, только вырубить! Но эти тупые, ебучие собаки приперлись на день раньше, и все пошло через жопу.

– Все пошло через жопу, – злобно сказала Нина, – потому что ты, милый, чертов неврастеник.

Она понимала, что сейчас не стоит подливать масло в огонь, но ничего не могла с собой поделать. Ее переполняла злость и обида. Из-за того что Токарь не сумел справиться со своим гневом, из-за его неуравновешенности, вспыльчивости, недальновидности, она, вероятнее всего, лишилась последнего, самого главного шанса в своей жизни.

– Ты о чем? – спросил Токарь.

– О том. Вы ведь не хотели убивать их, верно? Ты сам только что так сказал. И это разумно. Действительно, зачем убивать наркоторговцев и рисковать свободой, если они все равно не пойдут в полицию с заявлением об ограблении. Но весь дебилизм в том, что когда ты решил застрелить того толстяка, он, вероятно, уже был в отключке. По крайней мере, второй-то мужчина уж точно. Я видела это своими глазами. То есть пускай и не гладко, но в целом все прошло так, как вы и хотели. Не было никакой необходимости убивать их. Но ты все равно вышиб им всем мозги. Потому что ты психопат.

– Не хер было рыпаться. Чуть не убили меня, говноеды.

Нина вскинула руки, как бы говоря «ладно-ладно, я умолкаю, но мы оба знаем, что я права».

Токарь увидел по правой стороне покосившийся небольшой указатель, на котором было написано: «Село Залежено», и остановил машину. Сразу за указателем уходила вправо узкая проселочная дорога, заросшая травой. Если бы не табличка с названием населенного пункта, Токарь бы и не заметил этой дороги, такая она неприметная.

– Залежено, – улыбнувшись, сказал он. – Подходящее названьице, хе-хе.

Токарь был суеверным и верил в магические свойства совпадений. Где еще, как не в Залежено, лучше всего залечь на дно? Это хороший знак. Токарь даже немного успокоился. К нему возвращалась его прежняя уверенность.

Он достал телефон. Набрал Винстону и, пока шли гудки, сказал, сворачивая на проселок:

– Третьему я не вышибал мозги, Нинок. Я ему шею к хуям продырявил. Так вышло, хули тут.

* * *

Мужчина должен быть чуть симпатичней обезьяны. Так говорят. Частенько говорят, что настоящая красота мужчины в его интеллекте. Или в кошельке, или в чем угодно еще, только не во внешности.

Такое утверждение является поистине полнейшей чушью, выдуманной, вероятно, этими самыми, которые «чуть симпатичней обезьяны». Вернее, отчасти оно, конечно, и так, но, во-первых, тезис этот вступает в силу лишь с определенного времени жизни мужчины, когда он достигает высшей точки своего развития, вершины соматического и психологического состояния, так называемого Возраста Акме, а во-вторых, далеко не каждому мужику, отпраздновавшему свое сорокалетие, открывается мудрость Возраста Акме. Ну, это и ежу понятно: по задумке Акме, к сорока годам мы должны уже вдоволь начитаться умных книг, сформулировать наконец основные морально-нравственные принципы, при этом все еще сохранив физическую силу, и вроде как должны уже добиться какой-то материальной стабильности. Короче, полный комплект, которым мы прямо-таки светимся и который, разумеется, становится виден женщине. Вот тогда-то они, женщины, и перестают обращать внимание на нашу заплывшую жиром или морщинистую рожу и начинают видеть нас сквозь чарующий свет Акме, который исходит от нас вместе с уверенностью и душевным спокойствием.

Так рассудили умные греки. Наверное, пару тысяч лет назад это еще походило на правду. Но не теперь. Это только Фандорин может без труда влюбить в себя девочку, которая ему во внучки годится, потому что он до хуя муж благородный и Акме прет из всех его щелей, как из лейки. Только и он – человек выдуманный, из века позапрошлого, богатый и красивый (физически), как дьявол.

А мне все больше встречаются… Да вот, пожалуйста.

Сегодня утром, перед тем как я сделал то, что сделал, и оказался в карцере с гвоздем в легком, я услышал анекдот из уст мужика, который по летам своим должен был уже шесть раз обогатиться высшей мудростью, приходящей вместе с Возрастом Акме. Его слушали несколько человек. Все они тоже перемахнули за сорок.

А анекдот был про хуй в говне.

И, собственно, в этом словосочетании и заключалась основная шутка, от которой все Акмеисты покатились со смеху на пол.

И не надо, пожалуйста, говорить, что в качестве примера я привел какого-то там безмозглого зэка, что, конечно же, неправильно, да? Ибо такой пример частный и не отражает общей картины?

Ой ли?

Еще как отражает.

Зэк, который рассказал этот анекдот, и те, кто его слушал и хохотал, – ведь они не с рождения были зэками. Когда-то они были вашими соседями: продавцами, охранниками, таксистами, грузчиками, мелкими и крупными бизнесменами, пенсионерами, подростками – всеми, кто нас окружает. Они были мной, были вами.

Мы впитали в себя их идеологию как часть общей, неотъемлемой культуры и даже сами этого не понимаем. «Закурить не найдется?» – спрашивает вас на улице молодой парень. Ему не больше двадцати; он начинающий блогер; уши украшают огромные «тоннели»; он никогда не сидел, в его окружении нет ни одного уголовника; он спокойно относится к гомосексуалистам и не имеет представления о том, что может сделать с человеком обычное рукопожатие. «Держи», – говорите вы, протягивая пачку, в которой осталась одна сигарета. «Ой, нет, у вас последняя, я не возьму». Так он воспитан. Он откуда-то знает, что взять последнюю сигарету – это нехорошо. Возможно, он проводит параллель между сигаретой и куском хлеба в блокадном Ленинграде, я не знаю. Думаю, он просто усвоил это правило хорошего тона с самого детства, как то, что старикам нужно уступать место в метро.

В тюрьме сигареты вместо денег. Порой достать их бывает очень непросто. По дням сидим без курева. У кого есть немного – прячут, оставив в пачке одну штуку. «Есть сигаретка?» – «Угощайся». – «У тебя одна. Последнюю даже менты не забирают…»

В этих местах вас изобьют, если вы без