— Прекрати, Гаррик! Отпусти, я сказала! Но он поднимал ее с пола все выше и выше, пока Бренна не повисла над кроватью, не зная, что делать: попытаться одернуть сорочку, сбившуюся почти к шее, или опереться руками о кровать, но, прежде чем она успела принять какое-либо решение, Гаррик осторожно опустил ее на постель, однако пальцев не разжал, наоборот, а, начал разводить ее ноги в разные стороны.

Когда он встал на колени, Бренна вновь рванулась, но Гаррик дернул ее обратно и молниеносно забросил ее ноги себе на плечи. Мгновенно упав на нее, он всем телом придавил ее к перине, так, что Бренна не могла ни пошевелиться, ни опустить ноги. Он даже не снял короткую тунику, распахнувшуюся от усилий, и его плоть прижалась к ее телу, ища входа.

— Ты гнусное животное, — прошипела она.

— Нет, я просто полон решимости взять тебя, Бренна, вот и все, — пробормотал он.

Девушка злобно уставилась на викинга:

— Пока ты ухитрился только возбудить во мне ярость, но если ты принудишь меня сейчас, Гаррик-, — к гневу прибавится ненависть, а последствия этой ненависти будут ужасны. Тебе больше не видеть мира и покоя в собственном доме!

Вместо ответа он вонзился в нее одним резким толчком, так что на глазах девушки вновь навернулись слезы от неожиданно-грубого насилия. Гаррик взял ее быстро, без нежности и ласк, а она все бросала ему в лицо проклятия.

Наконец он опустил ноги девушки. Как только Бренна обрела свободу, она буквально слетела с постели и, словно обожженная, бросилась в свою комнату.

Гаррик в отчаянии ударил кулаком по перине.

— Локи возьми ее! — пробурчал он. То, что представлялось приятной любовной игрой, обернулось очередным поражением. Такая «победа» радости не приносит!

В этом году первый снег лег на землю поздно, лишь в конце осени, и принес с собой метель, продолжавшуюся целую неделю. Реки и пруды покрылись толстым слоем льда, а по берегам намело сугробы высотой до пяти футов. Повсюду, насколько хватало глаз, расстилалось уныло-белое покрывало, и мало кто отваживался бросить вызов ледяному ветру и снежным заносам. Одним из этих немногих оказался Гаррик. Он уехал за две недели до того, как начался буран, и не вернулся даже после того, как снегопад улегся.

В тот день, когда ветер стих, Ансельм явился в дом Гаррика и привел с собой тонконогую грациозную кобылку с серебристой шкурой — Элоиза узнала от Линнет, что лошадка принадлежала раньше леди Бренне. Вот уже три долгих месяца эта темноволосая девушка не давала ему покоя, а недовольство сына новой рабыней отнюдь не улучшало его настроения. Ансельм уже жалел, что отдал Бренну Гаррику. И, хотя сам давно не видел девушку, зная бешеный нрав сына, опасался, что тот может окончательно сломить ее.

Ансельм подарил Бренну Гаррику в надежде, что ее ум и красота отвратят его мысли от стервы, превратившей веселого, жизнерадостного молодого человека в холодного циника. Когда Гаррик поговорил наедине с сестрой девушки, а потом, месяц спустя, с теткой, Ансельм предположил, что желание сына узнать побольше о новой рабыне — многообещающее начало. Однако именно после этого характер Гаррика стал поистине невыносимым, и Ансельм никак не мог понять, почему. Теперь сын неделями охотился в холмах, и отец почти не видел его.

Отлучки Гаррика становились все более долгими, а последняя поездка на север продолжалась вот уже больше трех недель. И хотя Ансельм начал слегка беспокоиться за сына, все же решил подождать еще несколько дней, прежде чем начать поиски, о чем неотвязно просила Элоиза еще с того дня, как разыгралась снежная буря.

— Эй, старик, как ты тут?

Эрин вылез из конюшни, завернутый с ног до головы в пестрый плащ из лоскутов меха.

— Ни к чему кричать, я и так слышу, — хрипло проворчал он.

Ансельм недовольно разглядывал раба:

— Вижу, Гаррик по-прежнему тратит меха на рабов!

— Да, мы одеты теплее, чем бедняги в твоем хозяйстве, — ухмыльнулся Эрин.

Ансельм ни от кого бы не снес подобного замечания, но к Эрину питал непонятную слабость. Старик служил еще его отцу, а теперь и сыну, и вот уже много лет Ансельм и Эрин шутливо подтрунивали друг над другом.

— Я привел новую кобылку, — объявил Ансельм, внезапно став серьезным. — В конюшне есть место?

— Еще бы, — буркнул Эрин. — Конечно, есть!

— Учти, она не для Гаррика.

— Вот как?

— Это подарок для кельтской девушки, — мрачно проворчал вождь.

— Клянусь всеми святыми, — прокудахтал Эрин. — С каких это пор ты одариваешь рабов?

— Не твое дело, старый бродяга. Где девушка? С остальными рабынями?

— Нет, она живет в большом доме. Ансельм удивленно поднял брови.

— Что ж, может, не такой уж я и глупец, в конце концов, — хмыкнул он.

— Хочешь узнать мое мнение? — вставил Эрин, насмешливо сверкнув глазами.

— Займись-ка лучше делом, — посоветовал Ансельм и направился к дому.

Бренна была на кухне, где проводила почти целые дни, поскольку это было самое теплое и приятное место во всем доме. На столе еще стояли остатки завтрака, рядом лежала тушка кролика, которого она начала свежевать к обеду.

В отсутствие Гаррика домом вновь правила Ярмилла и сводила сума Бренну бесконечными требованиями и придирками. Но неделю назад старуха отправилась к себе и не спешила возвращаться. Без ее назойливого присутствия Джейни и Модья постоянно сидели в маленьком домике, и Бренна не имела ни малейшего желания высовывать нос за порог. Даже Эрин не появлялся, после того как принес ей провизии на две недели, и предпочитал греться в конюшне, возле лошадей.

Бренна от одиночества дошла до такого состояния, что готова была даже встретить Ярмиллу с распростертыми объятиями. Хотя они почти не разговаривали, Ярмилла постоянно говорила сама с собой, и Бренна многое узнавала из этого монотонного бормотания. Например, что Ярмилла испытывает глубокую, всепоглощающую ненависть к жене Ансельма, а заодно и к обоим сыновьям Элоизы. Бренна никак не могла сообразить, в чем дело, ведь Ярмилла вела хозяйство у Гаррика. Знает ли тот об истинных чувствах старухи?

Бренна подложила в огонь очередное полено и, откинувшись на стуле, уставилась в мерцающее пламя. Ей было трудно признаться в том, что она тосковала по Гаррику. И неважно, что при нем девушка жила в постоянном напряжении, не зная, что он потребует от нее в следующую минуту, и все время приходилось держаться настороже. А по ночам! О милосердный Боже! 11о ночам Бренна сходила с ума от волнения, ожидая, что он снова придет к ней. Но после той ночи, когда он изнасиловал ее, Гаррик не показывался.

Девушка была смертельно ранена подобным обхождением. Возможно, она простила бы его, прояви он хоть каплю нежности, как раньше. В ту памятную ночь он ласкал ее, и Бренне никогда еще не было так хорошо. Она не могла забыть красоту слияния их тел, несравненное жгучее наслаждение, которое Гаррик подарил ей. А потом… потом он властно держал ее в своих объятиях, словно в самом деле испытывал к ней какие-то чувства, и Бренна не могла насытиться близостью, которую они делили.