Я понимала, что бесполезно устраивать разбирательство по этому вопросу, но не забыла обиды. Через несколько недель после этого маленький нахал засунул свою пятерню под платье мексиканской девочки по имени Росита и начал ее лапать. Я поняла, что такого поведения в классе я не допущу и должна научить его не давать волю рукам. Я отложила книгу, подошла к нему и дала ему пощечину. Он с удивлением на меня уставился, а потом встал и дал пощечину мне.

Я опешила. На лице Джонни появилась злорадная улыбка. Маленький негодяй, видимо, решил, что такое поведение сойдет ему с рук. Я схватила его и со всей силы бросила об стену. Потом подошла к нему, надавала ему тумаков тыльной стороной руки, потом схватила линейку и отлупила его по заднице.

«Ты у меня научишься вести себя прилично! — кричала я. — Ты у меня еще поплачешь!»

Мне было наплевать на последствия. Джонни Джонсон совершил большую ошибку, и его надо было проучить, чтобы он ее не повторял. И добиться этого я могла только при помощи физической силы наказания. Судя по его развязному поведению, он в будущем мог превратиться в такого же козла, каким был мой первый муж или продюсер, соблазнивший Хелен. Я должна была показать Джонни, что его хамство по отношению к девочкам не останется безнаказанным. Поэтому я отдубасила его, может быть, даже и сильнее, чем следовало. И скажу вам честно, я получила от этого большое удовольствие.

Как я и предполагала, на следующий день в школе появился помощник шерифа Джонсон.

«Я пришел не для того, чтобы что-то с тобой обсуждать, — заявил он. — Я пришел для того, чтобы сказать, чтобы ты не трогала моего мальчика даже пальцем. Поняла?»

«Шерифы могут сколько угодно считать, что они самые главные в округе Явапай. Но в моей классной комнате я главная, и буду наказывать детей за плохое поведение так, как считаю нужным. Понял?»

После возвращения Джима с работы, я рассказала ему об этом происшествии.

«Все развивается очень предсказуемо», — заметил муж.

«Ты это о чем?» — спросила я.

«О твоих срывах, которые периодически возникают».

«Ты бы предпочел, чтобы я себя не защищала и позволяла людям делать все то, что им вздумается?»

У Джонсона не было полномочий меня уволить, особенно в середине учебного года, когда будет сложно найти мне замену. Но через несколько месяцев я получила письмо о том, что мой контракт не будет продлен на следующий год. Я уже перестала считать, сколько раз меня увольняли, и мне все это очень надоело.

Вечером в тот день, когда я получила письмо, я сидела за столом на кухне и думала о своей жизни. Мне снова надо начинать с нуля. Я наступила на грабли, на которые уже не раз наступала. При этом я не совершила никакой ошибки. Я была хорошим преподавателем и делала все то, что надо было сделать. Надо было не только защитить Роситу, но и наказать Джонни Джонсона для того, чтобы он потом не натворил больших бед. Несмотря на все эти аргументы, меня в очередной раз увольняли, и я не была в силах что-либо изменить.

Глубоко задумавшись, я сидела за кухонным столом. В комнату вошла Роз-Мари, посмотрела на меня, и на ее лице я увидела тревожное выражение. Она погладила меня по руке. «Не плачь, мама, — сказала она. — Пожалуйста, перестань. Не надо».

Только после ее слов я поняла, что у меня по лицу текут слезы. Я вспомнила о том, как сама переживала, увидев, как моя собственная мама плачет. Я не хотела, чтобы моя дочь видела меня в таком плачевном состоянии, не хотела, чтобы она поняла, что я ее серьезно подвела. Я страшно разозлилась.

«Я не плачу, — ответила я. — Просто песок в глаза попал. — Я отпихнула руку Роз-Мари. — Я не слабая. Я хочу, чтобы ты это знала — твоя мама не слабая, а сильная женщина».

Я встала и направилась к поленнице дров. Я принялась колоть дрова, изо всех сил разбивая поленья колуном. Куски и щепки белого дерева летели во все стороны. Роз-Мари не отводила от меня взгляда. Колоть дрова было очень приятно. Почти так же приятно, как отдубасить Джонни Джонсона.

Помощник шерифа Джонсон всем рассказал, что меня увольняют и почему. Теперь, когда я встречалась с людьми в магазине, никто не спрашивал меня, как идут дела в школе. Вокруг меня образовался вакуум, хорошо знакомый всем тем, кого увольняли.

Тем не менее я решила показать всем, что помощник шерифа Джонсон не сломил мой дух и силу воли. Я искала подходящий повод. И вот объявили о том, что в Кингсмане состоится гала-премьера фильма «Унесенные ветром». Я решила, что пойду на премьеру в самом красивом платье во всем округе.

Книга «Унесенные ветром» была моей самой любимой после Библии. Более того, я была убеждена в том, что в «Унесенных ветром» содержится не меньше полезных советов и наставлений, чем в самой Библии. Я прочитала книгу сразу после того, как она вышла, и сейчас решила перечитать ее еще раз. Большую часть книги я прочитала вслух для Роз-Мари. Мне очень нравилась героиня романа Скарлетт О’Хара — человек независимый, упорный и с твердым характером.

Как и многие другие граждане страны, я уже давно ждала выхода экранизации этого романа. Это был самый высокобюджетный фильм тех времен, и к тому же цветной. Газеты и журналы писали о том, как проходят съемки и кто снимается в этой картине. После окончания работы над картиной по всей стране в кинотеатрах прошли премьеры, и одна из них должна была состояться в Кингсмане. Билет на эту премьеру стоил целых пять долларов, что по сравнению с обычным билетом в кино за пять центов, было астрономической суммой.

Предполагалось, что женщины должны прийти на премьеру в бальных платьях, а мужчины в смокингах или, по крайней мере, в своих лучших костюмах. У меня никогда в жизни не было бального платья. Я сказала себе, что пять долларов за билет — серьезные расходы, поэтому я не могу купить себе платье, а буду его шить. Поразмыслив, я приняла решение сшить его из штор в гостиной. Мне кажется, что шторы в спальне необходимы, а вот без штор в гостиной вполне можно пережить. Это были те самые шторы, которые я купила за зеленые марки S&H. Эти шторы висели без дела, собирая пыль и выцветая на ярком солнце Аризоны. К тому же мой любимый цвет — красный, значит, и платье должно быть красным.

Я не планировала сделать платье с узкой талией, в котором могла бы ходить сама Скарлетт. Я решила, что мое платье будет длиной до пола, простым и ниспадающим, наподобие античной тоги. У соседки миссис Хаттон, которая умела хорошо шить, я заняла швейную машинку. Миссис Хаттон помогала мне с примерками, однако шила платье я сама. Вместо пояса я использовала ленту, которой подвязывают занавески.

У меня не было большого зеркала, в котором я могла бы увидеть себя в полный рост, но когда я в первый раз надела готовое платье, у меня было ощущение, что я создала шедевр.

«Ты выглядишь, как настоящая кинозвезда», — заметила Роз-Мари.

«Ого, вот это платье! — сказал Джим. — В нем ты точно не останешься незамеченной».

Джим отказался идти со мной на премьеру, заявив, что его не интересует кино. Он видел несколько вестернов, но всегда выходил из зала в середине фильма. Он говорил, что жизнь ковбоев в кино изображают совершенно неправильно. Его раздражали сцены, в которых ковбои поют у костерка после тяжелого рабочего дня или длинного перехода, что актеры в загонах для скота практикуют работу с лассо вместо того, чтобы чинить разваливающуюся ограду, а также чистые рубашки, белые шляпы и кожаные жилеты с бахромой на актерах, изображающих ковбоев. А больше всего его раздражало то, что ковбои в кино спрыгивают с крыши прямо в седло на спине лошади.