— Вы кто? Федералы? — спросил один из них. — Мы ополченцы из Дагестана!

А потом все было как в тумане. Леха помнил только чернобородого Хас-Магомеда, который нес его на плечах. Сколько? Он не помнил. Очнулся он только в госпитале, лежа на животе. Ощупав себя, он обнаружил, что плотно перевязан бинтами и намазан какими-то мазями. Только наутро ему принесли завтрак и мензурку с таблетками. Та же медсестра сказала, что солдата, который был вместе с ним, увезли вертушкой в Махачкалу, а офицер лежит в соседней палате. Он почти не ранен и скоро вернется в часть. Медсестра почему-то думала, что Леху порадуют эти новости. Но камень, который лежал у него на сердце, стал тяжелее на несколько килограммов.

Вот и сейчас была ночь. Леха лежал и не мог уснуть. Как только он закрывал глаза, ему слышалось, как плакал Серега и просил не бросать его. Потом он видел, как Серега, глядя ему в глаза и успокоившись, уползает под бэтээр, прижимая к груди Лехину фляжку.

«А ведь я обманул его. Бросил», — подумал Леха.

Его тихо тронули за плечо. Он обернулся. В темноте палаты над ним стояла сестра в белом халате. Лица ее не было видно, но Леха понял, что никогда не видел эту медсестру.

— Вставай, пойдем, — тихо сказала она.

Леха попробовал встать и не смог. Боль вернулась.

— Я не могу, — промолвил он.

— Хорошо, спи, — сказала сестра, — я ошиблась. — И она, повернувшись к соседней койке, тронула за плечо солдатика, забинтованного с ног до головы.

Леха провалился в глубокий сон. Проснулся он только через несколько часов, но кругом все еще спали. Подъема не было. Но что же разбудило его? Леха поднял голову. Два санитара, стараясь не шуметь, тихо выносили из палаты его соседа, с головой накрытого белой простыней.

«Забрала, костлявая, — подумал он, — а ведь Михееву еще долго служить. Он ведь только начал. Скольких ребят по его вине вот так вот вынесут вперед ногами. Русские своих не бросают? Так, старлей?» — Леха усмехнулся.

— Я спасу вас, ребята. Он больше не кинет никого из вас. Никто не погибнет больше по его вине. Русские своих не бросают и не будут бросать.

Леха вытащил из-под подушки пистолет, передернул затвор. Встал, морщась от боли. Спрятал ствол под полы халата и заковылял в соседнюю палату, чтобы наш принцип работал дальше. Работал как часы, и никто не смел в этом усомниться.

С перевала подул холодный ветер, он бросил в лицо Денису пригоршню снежной крупы. Денис вытер лоб тыльной стороной ладони и плотнее запахнул полы теплого армейского камуфляжа.

Он поежился и подбросил веток в затухающий костер. Огонь, сразу обрадовавшись, загорелся веселее, и его языки принялись облизывать прозрачный горный воздух.

Денис положил автомат на колени и достал из кармана куртки мятую пачку, затем, вынув из пачки одну сигаретку, сунул ее между застывшими губами и, достав лучинку из костра, прикурил.

Когда Денис клал сигареты обратно, рука его наткнулась на что-то холодное. Он пошарил окоченевшими пальцами в мягком сукне, но они натыкались на хлебные и табачные крошки.

— Где же ты? — шептал Денис. — А-а-а, вот он!

И он достал из кармана перстень с камнем. Протер рукавом куртки и принялся в очередной раз разглядывать его.

Этот перстень он нашел неделю назад. Под Итум-Кале проводилась войсковая операция. Денис вместе со своими товарищами был задействован в оцеплении. Попросту четыре часа лежал в укрытии, подстелив под себя резиновый коврик снайпера.

Вот тогда-то, в самом конце операции, когда прозвучала команда «Отбой! Собираемся на базу», все и случилось.

Митька Коротеев собрался быстренько и засеменил к машине своей прыгающей походкой. А Денис замешкался. Поднимая коврик, он нечаянно задел ботинком толстый корень, торчащий из земли. Вследствие чего грунт осыпался, а под корнем что-то блеснуло. Денис нагнулся, поднял это что-то и не поверил глазам. На ладони лежал тяжелый, наверное, золотой перстень, витой, с большим ярко-красным камнем и вырезанной на нем надписью восьмиугольной формы. Надпись была выполнена на неизвестном Денису языке, но не на арабском — это точно. Арабскую вязь Денис видел часто. И не на чеченском. Это тоже точно. Над надписью три стилизованных под виноградные гроздья изображения. Денис вертел его в руках и любовался, пока его не окликнули. А потом спрятал и никому не показывал.

Единственное, что он сделал, так это переписал надпись на бумагу и попробовал выяснить хотя бы, что это за язык. Он даже показывал ее местному мулле, но тот, окинув надпись взглядом, отрицательно покачал головой. Удача пришла, когда Денис совсем перестал ее ждать. В лице сослуживца Моисея Вайсфельда.

— Постой-постой, — сказал он, увидев листок с надписью, — это иврит. Точно, иврит. Даже, наверное, идиш. Это древнееврейский язык. Меня дед учил когда-то. Я читал Тору и Талмуд. А надпись называется каббалистической. Я даже могу попробовать ее прочитать.

— Иди ты, — не веря своему счастью, выдохнул Денис, — а ну, попробуй, Мойша, век тебе буду благодарен.

— Симха БКР Йосеф А-закен зи, — прочитал Моисей, — все.

— Я понимаю, что все! Спасибо, Мойша. Только смысла я не понял.

— Да я тоже не понял. Но тут так написано. Вообще-то, за точный перевод не ручаюсь, я ж говорю: дед заставлял учить в детстве.

Денис тогда усердно переписал перевод надписи на тот же помятый листок.

Он уже дослуживал второй год армейской службы и готовился к дембелю. Хотя на чеченской войне что-то планировать наперед было равнозначно гаданию на кофейной гуще.

Взвод Дениса третий месяц осуществлял пропускной режим на трассе Гудермес — Курчалой. Дорога проходила вдоль ущелья и терялась среди горных круч.

Грелись бойцы с помощью костра и горячего чая. Но ближе к осени ночи стали холодными, а по утрам с неба сыпалась неприятная снежная крупа.

Денис поднял перстень над головой и снова стал любоваться камнем. В отблесках пламени он был еще красивее и переливался всеми оттенками красного: от ярко-оранжевого до фиолетового и даже лилового.

«Что же это за камень?» — подумал Денис, а может быть, даже сказал вслух, надевая кольцо на палец.

— Это сердолик, — ответили ему.

Денис вздрогнул и оглянулся. Рядом с ним сидел человек в черном плаще с накинутым на лицо капюшоном. Человек долго шел по дороге и только что присел к костру. Это было видно по тому, как он отряхивает плащ от влаги и садится поближе к огню, вытягивая ноги.

Странно было даже то, что Денис нисколько не испугался и не запаниковал, хотя и находился на боевом посту. Слишком простецки вел себя незнакомец. «Может, из комендатуры приблудился?» — подумал Денис, — комен-дачи из разведроты тут часто лазают по ночам.