– Один? – крикнул Миша.

– Да! Наверняка легенда об Одине, который потерял один глаз и с тех пор мог видеть как мир мертвых, так и мир живых, родилась здесь. Увидев беса, скандинавы и придумали своего верховного бога.

Миша хохотнул слишком громко, чтобы это можно было списать на плеск волн.

– А у тебя что, есть своя версия?

– Ну, не знаю. – Миша с серьезным лицом обошел беса, наклонился, разглядывая разлом. – Есть парочка. Смотрите, края трещины стесаны. Как будто их специально закруглили. Если бы здесь работала волна, она бы стесывала однонаправленно, а тут специально скругляли. Значит, нужно было, чтобы в трещину что-то попадало. Скорее всего, трещину использовали до того, как нарисовали беса. И уже потом появился он, чтобы ритуал выглядел завершенным. Как будто не просто что-то в трещину льют, а беса кормят. Людей на куски не рубили. Это были жертвенные животные.

– Льют кровь и просят, чтобы у соседнего племени понос случился, – встрял Санек. – Или чтобы на их вождя камень упал. Дальше по мелочи.

– Конечно! – Аня выпрыгнула из-за камней. – Здесь не могли убивать людей. В то время не приносили человеческие жертвы. Зачем? Боги тогда были похожи на животных. Именно в животных вселялись высшие силы. Я же говорила, если животных убивали, значит, это была воля бога. Вот и сюда приносили жертвенных животных и беса кормили их кровью.

Миша внимательно выслушал Алабая, солидно покачал головой и, как только она замолчала, снова заговорил:

– Линевский[5] считает, что изначально появилась эта триада. Бес, сом и ящерица. Вот эта рыба по левую руку – Линевский говорит, что сом. Но никакой это не сом, нет здесь сомов. Сомы любят теплую воду. А тут холодно. Скорее всего, это налим, зимняя рыба. Живет как раз в холодных районах. К зиме жир нагуливает. А тут… – Миша перепрыгнул рыбу, обошел беса. – Похож на ящерицу. Но скорее всего, не она. Ящерицы несъедобные, их и не замечали. Линевский считает, что это выдра. Водный зверь. Похоже. Тогда получается, что троица – это поклонение водным богам. Потому что вся жизнь охотников зависела от воды – с нее шел ветер и снег, из-за озера приходили грозы. Из воды шла смерть. Бес нашептывал им слова покровителей, обещая богатый улов и добрую охоту. На охоту они рассчитывали меньше. Главное для них было озеро, водная стихия. И даже если они охотились на оленей, то загоняли их на этот мыс, откуда зверю уже некуда было деться. Ну, как раньше на мамонтов охотились – копали ямы, устраивали облавы. Здесь вместо ямы были мысы, куда загоняли зверя. – Миша показывал руками, и все завороженно смотрели на его грубые толстые пальцы, перепачканные черной ягодой. – Поэтому вода давала жизнь, она же ее и отбирала. Сила, заключенная здесь, жива до сих пор. Иначе монахи Муромского монастыря не выдолбили бы этот крест. – Он ткнул пальцем в большой, чуть меньше роста беса крест, вытянувшийся через левую руку фигуры. – Но он им все равно не помог. Потому что монастырь почти развалился, а сила этого места осталась.

– Ага! Значит, не камни на голову шаманам падали, а лодки с охотниками переворачивались. Точно! – Санек выбежал на кромку воды, распахнул руки: – Даешь бурю! Пусть все умрут!

Ветер ударил в воду, заставил ее плеснуться о камень, обдать брызгами подошедших. Ухнули сосны, заскрипели. Красная шапочка маяка налилась кровью. Холодный воздух остудил ее, заставив опять стать блеклой.

– А глаза у него разные не изначально. Это в двадцатые годы тут шутники постарались, глаз один закрыли. Ничего это не значит.

– Ты вообще кто? – тихо просил Дима.

– Миша. – Ответив, Миша сгорбился, словно решил стать похожим на свое имя.

– Ты что, ученый?

– Нет. Я Линевского прочел и еще пару исследований. Савватеева[6] там. Не было здесь жертвоприношений людей.

Лицо Димы неожиданно изменилось. Глаза выпучились, щеки покраснели, лоб избороздили глубокие морщины.

– Ты кто такой?! – заорал Дима. – Что ты здесь высказываешься? Я вообще не понимаю, как тебя с нами взяли! И кто разрешил тебе говорить? Ты ученый? Ты исследователь? Нет! Поэтому молчи! И слушай, когда взрослые тебе что-то объясняют. Без разрешения говорить нельзя!

– Но ты же сам предложил версии строить.

Зря Аня это сказала, Дима от ее слов побагровел еще больше:

– А ты тем более молчи! Вы ничего! Ничего не знаете!

Он замахал руками, подгоняя себя, зашагал наверх, наверх, взял левее маяка и исчез за деревьями.

Леночка вскочила, зажмурилась, тяжело задышала. Беспомощно сунула руку в карман.

– Знаете, а я вот уверена, что здесь что-то есть! – звонко крикнула она, распахивая свои огромные сумасшедшие глаза. – Да, нас водили два часа, не давая подойти к мысу. И я догадываюсь почему. Потому что вы все страшные дураки! А особенно вот этот, – она ткнула в сторону Миши. – И раз ты так уверен, что бес может услышать, то пусть он меня услышит. – Она повернулась к Онеге, выдергивая руку из кармана. – Хочу, чтобы ты провалился сквозь землю!

– Подожди! – Санек бежал к берегу, распахнув руки. Не успел.

Из Лениного кулака что-то вылетело. Желтенький комочек. Он кувыркнулся в воздухе и плюхнулся в воду.

Глава 4

Остановившееся время

– А чего? Все еще три?

Олег тряс рукой. От этого некрепкий браслет сползал с запястья на тыльную сторону. И он снова тряс, чтобы развернуть часы обратно. Не получалось.

– Какое три? – протянул Никитос. – Вон, уже темнеет.

– А сколько?

Все полезли за своими телефонами.

– У меня сдох, – расстроенно сообщил Санек. – Чего это он? Из-за воды, что ли?

– А у меня десять. – Володя показал всем свои часы.

– Да не, мы вышли-то в шесть. Какое десять? – не соглашался Никитос. Он растягивал тугую резинку на рукаве куртки, чтобы выудить часы, но резинка вырывалась, звонко хлопая его по запястью.

– Пожрать было бы неплохо. Куда они все почесали-то?

Дима ушел. Вслед за ним убежали девчонки. Катя, отругавшись и нагнав на голову Миши еще с десяток проклятий, велев на глаза ей не показываться, отправилась следом за ушедшими. Парни в шутку тоже одарили Мишу всяческими пожеланиями, кинув в воду кто камешек, кто палку. Санек расщедрился на горсть черники. Олег метнул гриб. После этого поднялись к маяку. Здесь было не так ветрено и гораздо спокойней, чем на мысу. То ли плеск волны, то ли свист ветра – что-то рождало тревогу, неуверенность, от которой хотелось поскорее избавиться. В наливающейся темноте ярко проступали белые бока маяка.

С