– Дурачье! Под суд захотели? Вы же знаете, что за неподчинение приказу бывает! Устав учили?! Или думаете – это так, буковки на бумаге? А вас не тронут? Да именно вас бы в первую очередь и наказали, чтобы другим неповадно было. Вы – королевские порученцы, с вас спрос особый. Сопляки! Нашли время!

Темка чуть дернул плечом: королевского гнева он не страшился. Сейчас вообще ничто не имело для него значения, кроме одного: он проиграл Марику. Княжич ждал, что Лесс будет оправдываться: это же Темка сорвал защиту, но тот молчал, и от этого становилось еще противнее.

Капитан махнул рукой:

– Вам же вместе служить! Хоть об этом бы подумали.

Жаль, вздохнул Темка. Насколько было бы проще, перейди Марик на сторону отца.

– А ты, – капитан поглядел уничижительно, – лучше подумай, как будешь объяснять рану.

Темка снова дернул плечом: подумаешь, велика царапина.

– Могу я надеяться, что тебе больше не придет в голову драться со мной боевым оружием? – поинтересовался Марик, глядя в спину уходящему капитану.

– Слушай, Лесс, у меня к тебе громадная просьба. Нацепи, наконец, белые аксельбанты!

Темка круто развернулся и пошел к реке. Рубашку-то от крови состирнуть не помешает, от греха подальше.

– И не надейся, Торн! – долетел насмешливый голос бывшего побратима.

Поль устало месил дорожную грязь. Моросило, занавешивая приближающуюся опушку. Такой выдался Яблоневый месяц: не гроза, так туман, не туман, так морось. Митька туже стянул завязки у ворота потяжелевшего плаща, мотнул головой, отбрасывая со лба мокрые волосы.

Стали различимы деревья. Еще не прикрытые листвой ветки угрожающе топорщились в серое небо, того и гляди – проткнут набухающую хмарь, и хлынут новые потоки воды. Проглянула уходящая в лес тропка. Глубокую выбоину на повороте кто-то забросал ветками, свежими, поверх втоптанных в грязь. Настил затрещал под копытами Поля, и тут же простужено спросили:

– Пароль?

– Валтахар, – Митька ответил без запинки, но в горле запершило, как от дыма. В кустах промолчали, и княжич уверенно двинулся в глубь леса.

До лагеря оставалось не так уж много, скоро появится еще один часовой. Поль все медленнее переставлял ноги. Митька спрыгнул – чавкнула под сапогами грязь. Заледеневшими под весенним дождем пальцами ухватил повод и свернул с тропы. Поль недовольно всхрапнул. Сомкнулись за спиной ветки, морось прикрыла коня и княжича.

Далеко Митька продираться не стал, остановился на крохотной слякотной полянке. Запустил руки в жесткую гриву и уткнулся лицом в теплую шею Поля. В горле все еще першило. «Валтахар».

…Когда зима катилась к концу и даже самые зажиточные семьи расчетливо следили за запасами, войско князя Кроха стало трудно прокормить; с фуражом тоже хватало проблем. Подъели все в округе, а королевские полки сильнее отжимали к границе, к опустошенным ранее землям. И начали по вечерам у костров рассказывать байки о силе медуниц. Мол, насылают проклятия, голодом, холодными ветрами и снегом, болезнями и неудачами хотят сжить со свету. Князь Крох приказал выпороть самых болтливых, но солдат это только озлобило. Вот тогда отец и повел отряд на Валтахар. Были обещаны еда, медовуха и девки с золотыми волосами. Князь поклялся собственноручно приволочь за косу самую красивую медуницу. А чтобы не тряслись из-за бабских россказней, первым опробовать колдунью и убить.

Митька тоже был в том строю. Сжимал губы, слушая отца. Он понимал, что князю Дину нет сладости в насилии, нет чести воину вырезать беззащитную деревню. Все понимал – и знал: князь не отступит. Отец видит в этом свой долг и ради него готов на многое.

Бой был коротким.

Снег растопило, огонь дожирал ульи. Обугленные коробки казались Митьке похожими на гробы. Поль всхрапывал, не желая идти сквозь дым. Пришлось спешиться, отдать повод стоящему в охранении солдату. Двинулся через поле. Сапоги скользили по тонкому слою грязи на замерзшей земле.

Порывом ветра раздуло клубы дыма, открыв деревню. Всего несколько дворов, одна улица. У ближайшей калитки лежала собака. Подбирающийся огонь опалил шерсть; кровь, натекшая из разрубленного бока, смешалась с талой водой. Верный был пес, даже в смерти скалил зубы. Все одно не уберег: юную хозяйку оттащили к колодцу, там и опрокинули на спину. Разорванный подол накинут на лицо, и виднеются только рыжие волосы. Ногти чуть не до крови впились в ладонь: показалось – убитая девочка похожа на Лисену.

Солдат у колодца опустил ведро, утерся рукавом. Пояс на его штанах был завязан небрежно, теплый плащ валялся тут же, на снегу. Митька отвернулся – у этого он спрашивать не хотел. Попался навстречу еще один, несший на плече медную вывеску; огромная пчела на ней чуть закоптилась. Следом топал второй, тащил кувшин, прижимая к груди. Вся рожа мародера поблескивала от меда. Митька прибавил шагу.

К дому медуницы огонь еще не добрался. Но скоро вспыхнут сплетенные из соломы пчелы. Возьмутся огнем резные ставенки, и пламя сотрет искусные узоры. Станет тяжелее запах горелого мяса: тут, ближе к небольшой площади, мертвых больше. Все на защиту встали – и старики, и мальчишки. Вон пацаненок – лет десять, не больше. Кто-то успел отнести его к плетню, положил на сугроб. Рядом уткнулась лицом в снег женщина, выстрелом ей разнесло затылок.

Одна створка ворот – ярко-желтых, резных – висела, скособочившись; другую выломали вовсе. Посреди широкого двора стояли князь Дин с соратниками. Митька обошел двух убитых парней, оба в одних рубахах, светловолосые, похожие. Они и умерли одинаково: сжимая в руках вилы; одному пуля вошла в грудь, другому в лицо. Чуть в стороне хрипел мужик, на раненого не обращали внимания. Митька остановился. Кровь залила разорванный ворот, но все равно можно было разобрать вышитых пчел. Запрокинута голова, судорожно подергиваются посиневшие губы. Не жилец. Матерь-заступница, будь милосердна к нему, открой калитку в Сад… На выстрел обернулись – и князь Дин, и солдаты. Мужик царапнул ледяную землю пальцами и затих. Княжич сунул пистолет за пояс.

Отец посторонился, давая сыну место рядом с собой.

Не поленились, вытащили на двор стол. Веревки стискивали щиколотки и запястья медуницы, тянулись к ножкам стола. Волосы падали золотым водопадом, стелились по земле, и сержант уже примеривался к ним с ножом. Этой подол на лицо не накинули, просто распороли платье. Наверное, хотели, чтобы медуница все видела. Но глаза цвета гречишного меда смотрели в зимнее небо. Снежинки медленно опускались на ее лицо, на золотистую грудь в лиловых синяках. Князь поудобнее перехватил нож – Орел на рукояти скрылся под ладонью. У Митьки заледенел позвоночник.

Нож вошел в золотистую плоть. Распахнулись шире глаза, всхрипнула медуница, когда убийца потянул лезвие обратно.

– Вот так, – князь Дин показал окровавленную сталь. – И бабы они как и все. И кровушка такая же.