– «Отпустите меня», – говорите вы мне, но как я могу это сделать, если более пятидесяти добропорядочных граждан, проживающих на улицах Кавалерии, Бу-Д’Арль и Риколетт, а также прохожие на площади Ламартин, немало вас знающие, подали мэру петицию с требованием запереть вас под замок и не выпускать?!

– Что? – переспросил Винсент, думая, что ослышался.

– Вы все прекрасно расслышали! – вздохнул покрасневший Деланье. – На днях перевыборы, как вы думаете, мэру хочется ругаться с таким количеством избирателей? А сколько человек не подписало письмо, но думает так же? Лишиться нескольких сотен голосов из-за проявления доброго начала к человеку, который ходит по городу как тень и бросается на людей?

Винсент встал, взялся за прутья. Отяжелевшие ноги ответили ему нервным щекотанием затекших мышц.

– Так вот почему я здесь на самом деле… По доносу добропорядочных граждан Арля!

– Сядьте, сядьте, Ван Гог, – быстро и уже спокойно заговорил комиссар, предчувствуя неладное. Двадцать лет службы научили его понимать событие за минуту до его наступления. С психами он был вообще очень осторожен. Никогда не знаешь, на что способен псих.

– Выпустите меня отсюда немедленно, толстая, глупая ищейка! – закричал Винсент. – Я хочу видеть своего адвоката!.. Верните мне мое право гражданина Франции на защиту! – Сжав кулаки, Винсент попробовал привести клетку в движение. Но он был, вероятно, не первый, кто пытался это сделать, поэтому-то прутья и были такой толщины, а основание клетки вмуровано в бетонный пол. – Кто дал вам право запереть меня здесь, как животное?! Отоприте дверь, черт вас побери!..

Деланье выдвинул вперед нижнюю челюсть, как делают все, кто хочет выглядеть свирепо, но от этого его пухленькое лицо страшнее не стало. Напротив, он стал похож на толстячка в ресторане, приценивающегося к указанному в меню блюду.

Винсент кричал, Деланье думал, и в этот момент в общий фон добавились новые звуки. Кто-то громко, но спокойно говорил на лестнице, ведущей с первого этажа в подвал. Прекратив кричать, Винсент тотчас оглох от тишины, которая воцарилась в комнате. Деланье, не отводя многозначительного взгляда от того места в темноте, где светилось лицо Ван Гога, подошел к двери и распахнул ее. И тотчас оба услышали голос доктора Рея:

– Комиссар, вы меня знаете. Я здесь, чтобы забрать мсье Ван Гога.

– Этот мсье находится под арестом, – словно разрубив саблей намерение доктора, сказал Деланье.

– Извольте, пусть будет так, – и, к великому изумлению Винсента, доктор развернулся и стал подниматься по лестнице, по которой только что с таким трудом, преодолевая преграды в виде полицейских, спустился.

– Доктор Рей, – окликнул его озадаченный Деланье, – он под арестом!

– Я вас понял, комиссар. – И Винсент, ощущая прилив тревоги, услышал шаги удаляющегося доктора.

– Зачем же вы приходили? – бросил ему вслед Деланье. – Разве вам не было ясно это со слов полицейских наверху?

– Мне было ясно, но я не верил ушам своим. Мне подумалось, что в полиции не могут держать душевнобольного под арестом. Спустившись же вниз, я обнаружил, что допрос ведет сам комиссар полиции.

– Куда же вы идете? – загадочным тоном справился Деланье.

– Я иду писать письмо в Париж.

– Донос?

– Разве это не в чести? Насколько мне известно, благодаря именно доносу мой пациент оказался в кутузке. Как врач могу вам сказать, что лучшее лекарство от яда змеи – это яд змеи.

– Вы отвезете лично мсье Ван Гога в больницу? Сейчас?

– Для этого я и приехал.

Деланье кивнул и посмотрел на Винсента уже без злобы, но с неприязнью.

– Тогда идите и забирайте вашего пациента. Однако если я еще раз увижу его в Арле, ему уже ничто не поможет.

Взяв со стола папку, Деланье пропустил Рея, потом вышел сам. Через две минуты спустился дежурный офицер с ключами от клетки, но еще до того, как послышались его шаги, Рей сказал Ван Гогу:

– Винсент, не кричите и не привлекайте к себе внимания. Иначе вас на самом деле арестуют за хулиганство. И я ничем не смогу вам помочь. Давайте выйдем отсюда, а после обсудим наше положение.

Винсент кивнул.

Милиция из подъезда, похоже, и не уходила. Казалось, ее даже стало больше. Человек десять в форме и штатском топтались на площадке между первым и вторым этажом, рядом с ними Голландец заметил и соседей. Они о чем-то говорили, и молоденький капитан записывал их слова в лист, прижатый пружиной к папке. Отведя взгляд, он вошел в лифт и нажал кнопку своего этажа.

– Боже мой! – изумилась Соня, прижимая ладони к лицу. – Ты где пропадал?!

Он вошел в прихожую и тут же скинул кроссовки.

– На работе в подвале кран прорвало. Сантехник пришел почти трезвый. Пришлось все делать самому. Жданов ждет?

Она кивнула. Он поцеловал девушку в лоб и направился в ванную.

– Господин Жданов! – крикнул он оттуда. – Что же за дело у вас, если вы отказываетесь покидать мою квартиру?

– Добрый вечер, Голландец. Вы же знаете, что я могу ждать бесконечно только двух событий – бракосочетания и смерти. Все остальное бесконечного ожидания не стоит. Что такое три часа вместо получаса? Мгновение в летописи вселенной.

Голландец вышел, швырнул на пол ванной полотенце и широким жестом указал в сторону мастерской.

Там Жданов опустился на диван, а Голландец уселся на подоконнике.

– Итак, Ван Гог. Что вам нужно?

Жданов ничуть не изменился с тех пор, как Голландец видел его в последний раз. Случилось это на аукционе Дома Захаровых, в Москве, год назад. Оба заинтересовались лотом номер четыре. Предлагаемая бронзовая статуэтка «Нимфа с кувшином» Матичелли на самом деле была «Рабыней» Матичелли. Смысл такого разночтения одной и той же скульптуры заключался в том, что «Нимфа» проходила как неизвестное творение Матичелли, а «Рабыня» числилась известной и пропавшей семьдесят лет назад во время обыска в доме комдива Марецкого. Жданов тогда выступал представителем пожелавшего остаться неизвестным приобретателя, а Голландец явился, чтобы статуэтку изъять и оформить как объект преступления. Не лично, разумеется, а посредством звонка в МУР. Это был обычный трюк президента Комитета. Навести публику на «Рабыню» можно было сразу, но Жданов, чьи полномочия по приобретению были, казалось, ничем не ограничены, неудачно пошутил по поводу прически Голландца. И тогда Голландец вступил в торги. По очереди со Ждановым он поднимал цену и, когда объявленная сумма за лот поднялась с тридцати тысяч евро до ста пятнадцати, Голландец вдруг сдулся и поднял руки вверх. Торжествующий Жданов оформил заказ, оплатил, и вскоре «Рабыня» переехала в дом известного Голландцу олигарха-пони. Там-то МУР и накрыл «Рабыню». Потом накрыл и продавца. А Дом Захаровых предоставил документы, согласно которым выставление статуэтки на торги выглядело законно и прилично. Поэтому свои тридцать процентов от реализации организаторы вернуть отказались и впоследствии оказались правы. Из-за чего олигарх-пони благодаря Жданову попал почти на сорок тысяч евро.