не охваченных торжеством, происходил совсем другой разговор. Вели его французский посланник Франсуа де Дистрофф и мужчина восточной внешности, одетый, впрочем в европейский сюртук, шубу и шляпу.

– … что мне отписать моему государю? – по-французски спросил дипломат своего собеседника.

– Мои источники при дворе сообщают – на том же языке начал отвечать мужчина – Румянцев получит депешу об ускорении наступления. Шансы на начало осады Шумлы уже в этом году весьма велики.

– Русские – настоящие варвары – вздохнул де Дистрофф – Все цивилизованные нации в декабре во время войн встают на зимние квартиры. Иначе небоевые потери могут уполовинить армию.

– Когда русские считали своих «ванек»? – собеседник дипломата пожал плечами – Тысячей меньше, тысячей большей. Бабы еще нарожают.

– Господин Озакан! Тайная экспедиция в связи с последними событиями тоже зашевелилась – я замечал за собой слежку. Меня беспокоит ваша легенда армянского купца. В Санкт-Петербурге большая община выходцев из Карабаха. Вас могут скомпрометировать!

– Риск вполне приемлем – Озакан показал де Дистроффу трость – Для любителей компрометировать у меня есть вот это…

Мужчина нажал что-то на рукояти и у него в руках оказалось длинное лезвие.

– Кстати, насчет последних событий. Я уже доложил в Стамбул о Емельяне Пугачеве. У меня в Тайной экспедиции тоже есть свой человечек…

– Ответа еще нет – не спросил, а утвердительно произнес посланник.

– Думаю, еще месяц ждать, может и больше. Депеша идет долго, через итальянские княжества и Венецию.

– Вы не хотите ждать! – опять догадался дипломат – Смело! Есть какие-то идеи.

– Нужна ваша помощь – Озакан внимательно посмотрел на де Дистроффа – Мы знаем, что у вас где-то в Польше есть свой чеканщик, что подделывает русские деньги.

Посланник нахмурился, резко повернулся к собеседнику.

– Откуда у вас такие сведения?! Это тайна!

– Все тайное когда-то становится явным – философски произнес Озакан – Так вот. Нужно помочь восстанию и лучше всего это сделать деньгами. Настоящими деньгами, господин Франсуа!

– И как вы себе это представляете?

– Я пошлю в Оренбург своего человека. Под видом купца. Он срисует лик Пугачева и вы отчеканите его на серебряных и золотых рублях. Разумеется с указанием имени Петра III и прочими императорскими регалиями.

– Мне надо согласовать это с Парижем – дипломат помялся, оглянулся – Такая операция – это скандал. В случае поимки партии денег и разоблачения, высылкой мы не отделаемся.

– Как говорят русские: «игра стоит свеч».

– Это правда. Что вам известно про Пугачева?

– То, что и Тайной экспедиции. Донской казак, воевал в семилетнюю войну, а также в войсках Панина под Бендерами. Бежал на Яик, был в розыске…

– Почему он объявил себя Петром?

– Загадка – Озакан пожал плечами – Но нам сейчас это и не важно.

Глава 12

– Государь! – меня кто-то тормошил, но я отказывался просыпаться. Попытался перевернуться на другой бок, но потом все-таки проснулся. Лежал я на сдвоенных лавках дома старосты, на которые была брошена перина. Рядом с факелом стоял Почиталин. За слюдяным окошком было темно – хоть глаз выколи. Я опять поразился как свежо Иван выглядел – будто бы и не было у нас вчера застолья.

– Что случилось?

– Гонец из Оренбурга.

Я рывком сел.

– Говори.

– Сибирский бригадир Корф подступил к городу. Покель на другом берегу Яика, но мыслю, пока гонец скакал – мог и переправиться.

Я скрипнул зубами. Опять история выкинула фортель. Корф не должен был идти на Оренбург прямо сейчас. И тут меня ударило. Ведь у Творогова-старшего сил практически нет. Всего одна сотня казаков. Даже на все бастионы расставить защитников – людей не хватит. А в городе Маша, Татьяна… Так, надо успокоится. Царь не может мыслить категориями близких людей. Иначе конец стране.

Пока я думал, стали собираться заспанные и мрачные генералы. Первым пришел Подуров. За ним Овчинников. Наконец, в сени ввалились полковники и Чумаков.

– Что делать то будем?

– Как проворонили этого аспида?

– Шигаевские в караулах да патрулях – они напортачили.

– Максим Григорьевич вместе с Перфильевым к Яицкому городку ушел.

Пока народ рассаживался за столом и хрумкал солеными огурцами из неубранного застолья – я думал. У Корфа не могло быть много войск – небольшие полевые команды, собранные по крепостям. Так же комплектовался и Кар.

– Вот что – я принял решение – Мы с Андреем Афанасьевичем сей же час выступаем с конными полками обратно к Оренбургу. Поди по тракту в темень не собьемся. Мыслю, решил нас Корф на слабо проверить…

Казаки заулыбались новому выражению.

– … малыми силами. По пешцам приказ свой не меняю. Ты, Тимофей Иванович – решился я – С 1-м оренбургским полком, десятью пушками и людьми князя Уразова двигайся на Бузулук.

Я дождался кивка Подурова, продолжил:

– Бери крепость и далее шли людишек в Самару. Разузнать что там да как…

– Это мы могем – генерал вытер рушником усы – В Самаре у меня бургомистром двоюродный брат. Иван Халевин. А також в Кинель-Черкасской слободе у казачки донские живут, подмогут нам.

Я покивал этой новости, поразглядывал еще карту. Побарабанил пальцами по столу, вздохнул. Кадровый голод – воевать не с кем, шпионить не через кого… Братья какие-то, сватья… Рискую, но делать нечего.

– А ты Тимофей – я посмотрел на Мясникова – Теперь бригадир. Отдаю под твое началие Чумакова с бомбардирами, 2-й оренбургский и заводских с арапчатами. Иди к Бугурусланской слободе и Бугульме не мешкая. Коли там пусто – занимай крепость. Дальше двигай к Волге, но к Казани пока не суйся. Там мы тебя, дай бог все будет ладно у Оренбурга, нагоним.

Одноглазый казак почесал в затылке:

– Кого же на мой полк вместо меня поставить в начальники?

– Потом решим – я махнул рукой – Пока Андрей Афанасьевич приглядит.

– Справлюсь ли? – Мясников все сомневался.

– Должен. Вишь как все обернулось. Все, господа станичники. Медлить далее не можно, по коням.

Хоть медлить было и нельзя, а пришлось. Сначала принимал присягу у татар, мещеряков и калмыков. Потом решал, кого оставить при раненых в мечети. Вызвались приглядывать доктора, что были посланы Максимовым. С Мясниковым я своей волей отправил доктора Бальмонда – личного врача Кара. Тот упирался, но после того, как одноглазый бригадир вытащил кинжал и приставил к тонкой шее медика, все разногласия были мигом улажены.

– Это насилие! Но я подчиняюсь – Бальмонд тяжело вздохнул.

До Оренбурга мы дошли за полдня. Гнать Овчинникову – я запретил. Так и в засаду угодить можно. Поэтому ехали рысью, с передовым дозором. Ближе к