Я вздохнул с облегчением, а Галя не выдержала:

— Считаете, что Никиту и Лену убил один человек?

— Будто сама не знаешь! — бросил я лже-Данае.

— Полагаю, что оба убийства тесно связаны, переплетены друг с дружкой, пусть связь между ними и односторонняя, — задал нам еще одну загадку Борис Павлович. — Именно из-за второго убийства нам и пришлось возвратиться к первому, они соотносились между собой, скажем, так: как оригинал и копия. Та же самая игра мнимыми эквивалентами, как в случае подмены подлинника Рембрандта искусной подделкой. Сначала нам подбросили копию «Данаи», а потом скопировали предыдущее убийство. По причине этих наглядных дублей — жизненного и художественного — нам и пришлось возвратиться к убийству Лены. Мы даже произвели эксгумацию ее трупа для дополнительного патологоанатоми-ческого исследования.

Посочувствовал Саше, но он и виду не подал — знал, наверное, об эксгумации заранее. Да и не могли без его ведома.

— Перед нами три преступления, причем промежуточное — похищение «Данаи» из Эрмитажа и ее дальнейшие злоключения — служит своего рода ключом к предыдущему и последующему: убийствам Лены и Никиты. Сказать по правде, это была наша единственная зацепка, путеводная звезда, так сказать. Мы так и назвали нашу операцию — «Даная». Без нее, боюсь, не сдвинулись бы с мертвой точки.

— А какая связь между «Данаей» и убийством Лены? — удивилась Галя.

Оставив вопрос без ответа, Борис Павлович продолжал:

— Как вы знаете, в таких случаях на подозрении всегда близкие. Кто еще так ненавидит друг друга, как супруги, как братья или сестры? Вам известно, что, согласно опросам, большинство мужчин в нашей стране оправдывают убийство жены из ревности? В свете всего этого мои коллеги и рассматривали женоубийство не только как возможность, но и как вероятность в данном деле. Тем более когда муж сам бьет себя в грудь, во всем винится и кается. Вот Саша и был арестован по подозрению в убийстве жены, но два дня спустя выпущен за недостаточностью улик, а его путаное признание сочтено за самооговор. Такое случается сплошь и рядом — на каждое второе нераскрытое убийство у нас одно ложное признание. Ключевую роль в его освобождении сыграла психиатрия: эксперты признали его не совсем, что ли, в себе, в полубессознательном состоянии, провалы в памяти, ретроградная амнезия, временная невменяемость и все такое — короче, помрачение рассудка. Вот он и возводит на себя напраслину, оговаривает себя почем зря, путая моральную вину с уголовной. У ревнивца, оказывается, происходят радикальные сдвиги в психике — предпочитая, чтоб жена лучше умерла, чем изменила ему, он вправду начинает думать, что она умерла и причиной тому — он. А здесь произошло настоящее убийство, которое наложилось на все предыдущие фантазии мужа убитой, — вот он и объявляет себя во всеуслышание убийцей. Что говорить, звучит убедительно — особенно для тех, кто сам испытал подобные чувства. По сути — для любого мужчины. В результате Саша был освобожден, чтоб спустя три недели быть задержанным вторично — теперь уже по моему представлению. Ему еще не предъявлено официального обвинения, но арестован он по подозрению в убийстве Никиты. На этот раз мы нашли поддержку у наших психиатров, которые исходили из того, что человек, склонный к самоубийству, легко может пойти и на убийство другого человека: решиться на убийство, чтоб не наложить руки на самого себя. К тому же во время ареста на столе было найдено письмо его жены. Каким образом письмо одной жертвы, адресованное другой жертве, оказалось у подозреваемого? Тем более автор письма признается в измене и без обиняков утверждает, что Саша способен на убийство, а в качестве потенциальных жертв указаны как раз те, кто ими оказался. Куда ни кинь, сплошь улики.

— Нет! — снова сорвалась Галя, но больше ничего не сказала, хоть Борис Павлович и выдержал паузу, давая ей возможность выговориться.

— Мы, однако, перескочили с одного убийства на другое. Что естественно: новое убийство, будучи копией предыдущего, отбрасывает на него густую тень. Точнее — дополнительный свет.

Здесь вынужден был ввязаться я, проведя неожиданную параллель уголовному делу:

— Такое сплошь и рядом случается в истории литературы: эпигоны делают более понятным гения, под которого мимикрируют, а до этого он всем кажется темным и невнятным. В этом польза эпигонов: просветители поневоле.

— Вот-вот! — обрадовался Борис Павлович интеллектуальной поддержке. Убийца Никиты, копируя убийство Лены, вынудил нас к нему возвратиться. Рабочая гипотеза, что ее убил случайный бомж, была отброшена как наименее вероятная. Как ни ужасно это преступление, совершить его мог любой из вас, включая покойного Никиту. На подозрении были все, за исключением отсутствовавшего тогда в нашем городе Глеба Алексеевича. У каждого из трех была на то причина, свой raison d'etre. И кто б ее ни убил, действовал по страсти, которая, как я уже сказал, примитивна, целенаправленна и слепа. Это было убийство по любви, и его мог совершить любой: Саша — из ревности, Никита — из зависти, а Галина Матвеевна — чтоб устранить единственное, как ей казалось, препятствие на пути к Саше. Тем более и у Галины Матвеевны, и у Никиты — у каждого! — был ключ от квартиры, почему вовсе не обязательно было находящемуся в ванной Саше слышать дверной звонок. Нежданный гость мог пожаловать без всякого предупреждения и даже без звонка. Когда мы возвратились к этому убийству по второму заходу, то все больше склонялись к тому, что его совершила Галина Матвеевна. Особенно после того, как выяснилось, что в момент убийства она находилась рядом с местом преступления.

— Как и Никита, — встал я неожиданно для себя на сторону обвиняемой. Вот именно: и милость к падшим призывал.

— С небольшой разницей. Никита мог здесь просто прогуливаться, всего в нескольких кварталах от мастерской. Непонятно, как здесь оказалась Галина Матвеевна.

— А почему я не могла прогуливаться? Или Васильевский остров предназначен для прогулок исключительно тех, кто в нем прописан? Посторонним вход воспрещен? Запретный остров? Лепрозорий? Наконец, у меня могло быть назначено свидание с Никитой…

— Вы сказали, что встретили его случайно.

— Мало ли что я сказала!

— Сказать можно что угодно, — поддержал я мою бывшую пассию. — А вы и уши развесили. У вас каждый виновен, пока не докажет свою невиновность.

Борис Павлович, похоже, немного даже растерялся от такого дружного заговора против истины, которая была у него в кармане.

— С вашего разрешения я все-таки продолжу. Мы думали на Галину Матвеевну, пока сегодня утром не обнаружили при аресте Саши письмо, связующее обе жертвы — Лену и Никиту. Оно поколебало нашу уверенность. В первую очередь как улика оно имело отношение ко второму убийству: как письмо Лены Никите попало к Саше? Он был арестован по подозрению в убийстве Никиты, а сам факт нахождения у него этого письма подтверждал его вину. Невероятно, чтобы Никита передал его Саше сам. Значит, оно было взято у него силой либо после его смерти. Второй вариант выглядел наиболее правдоподобно. Скорее всего это письмо было положено жертвой на тот же ночной столик рядом с диваном, где уже находились очки, томик Вийона и стакан с водой. То есть на самое видное место. Его нельзя было не заметить. А в самом письме было указано на потенциального убийцу.