Вечером аббат присоединился к ним за ужином. Он выглядел подавленным, произнес молитву и не притронулся к мясу.

– Я сегодня был при дворе, мадам, – сказал он, – виделся с моим добрым другом епископом Линкольнским. Он советник, как вам известно, и человек больших знаний и благочестия. Мы долго говорили с ним наедине. Мне трудно говорить вам об этом, но, думаю, вы должны знать, что короля и Йорка, похоже, перевели в более удаленные покои в Тауэре.

Мать встала, лицо ее превратилось в маску ужаса.

– Вы имеете в виду, они в темнице?

– Нет, они в Белой башне. На прошлой неделе их видели в саду коменданта, они играли и стреляли из луков. С тех пор их заметили только раз или два у окон, и эти окна зарешечены. Но больше всего меня беспокоит, что их обслуга была удалена. Очевидно, единственный человек, который имеет доступ к ним, – это Арджентине, королевский врач, и я пытался поговорить с ним, но безуспешно.

Елизавету затошнило. Можно ли было так обманывать себя и верить, что дядя Глостер поступает честно? Это была жестокость, не меньше. Она глотнула вина, чтобы успокоиться, а мать залилась слезами и упала головой на стол:

– Они больны? Я их мать! Мне должны были сообщить! О мои бедные мальчики, что с ними сталось? Почему они всеми покинуты и должны сами защищать себя? Чем они заслужили такое обращение?

Аббат покачал головой:

– Они безвинные дети, и это необъяснимо, зачем лишать их слуг? Но они не больны. Епископ Рассел сказал только, что у короля небольшие проблемы с зубами. И если милорд Глостер имеет какие-то недобрые намерения по отношению к принцам, едва ли он позволил бы врачу посетить мальчиков.

– Разве то, что он сделал, не достаточное свидетельство его злых намерений? – бросила мать. – Вы до сих пор не верите, что он замышляет захват короны?

Аббат Истни опечалился:

– Увы, мадам, я не знаю. При дворе ходят разговоры, что так и есть. Епископ тоже их слышал. Но для этого нет оснований.

Мать подняла заплаканное лицо:

– Я здесь совершенно беспомощна. Ничего не могу сделать для защиты своих детей. Если Глостер захватит трон, мы пропали. Он устранил всех, кто мог противостоять ему. Мои сыновья – последнее препятствие. Вы должны знать, какова участь низложенных королей в этом королевстве, – их всех убивали!

– Мадам, прошу вас! – взмолился аббат. – Не могу поверить, что милорд Глостер замыслил убийство детей своего брата.

– Тогда почему он удалил от них всех, кто мог бы им помочь?

– Увы, я не знаю. Это выглядит жестокостью.

– Им никогда не приходилось заботиться о себе самостоятельно, – вмешалась в разговор Елизавета. – Они, наверное, и одеться-то сами не сумеют, Йорк не станет умываться, если его не заставят. А если Нэду прописано лекарство для зубов, он наверняка забудет принять его. Отец аббат, доктор Арджентине единственный человек, который может сказать нам, как они себя чувствуют и как справляются. Ради моей леди матушки, прошу вас, найдите его!

– Я вернусь ко двору завтра, – пообещал аббат.

Следующим вечером Елизавета сидела одна в саду, Екатерину и Анну заперли в спальне, после того как они подрались и таскали друг друга за волосы. Мать лежала в постели с головной болью, Сесилия была с нею и присматривала за Бриджит.

Сосредоточиться на книге удавалось с трудом, принцесса не переставала думать о братьях. Она уже не была так уверена, что Нэда коронуют. Но действительно ли мальчики в беде, или дядя Глостер просто намерен держать их в Тауэре? Елизавета не беспокоилась бы так сильно, если бы не удаление слуг от принцев; именно это, как ничто другое, предвещало недоброе.

Сидя под открытым окном аббата Истни, она слышала доносившиеся из его кабинета голоса. Он говорил со своим заместителем.

– Спасибо, что пришли, отец приор, – услышала Елизавета голос аббата. – Я ценю ваши советы. У меня есть кое-какие новости, но королева в весьма расстроенных чувствах, и я не уверен, что ей нужно это слышать, мне не хочется огорчать ее еще сильнее. Утром я ходил ко двору, чтобы найти там доктора Арджентине, так как он недавно посещал принцев, а их мать и сестры хотели бы получить какие-нибудь известия.

Елизавета задержала дыхание, боясь услышать то, что последует дальше.

– Он не хотел говорить со мной, – продолжил аббат, – но я надавил на него, и он согласился побеседовать, но только в своем кабинете, дверь которого запер. Отец приор, этот человек напуган. Он доверительно сообщил мне, что юный король сказал ему, как жертва перед закланием, что ищет отпущения грехов ежедневными исповедями и покаянием, потому как верит: смерть глядит ему в лицо.

Последовала исполненная ужаса пауза. Елизавета опасалась, что сейчас разрыдается и никогда не сможет остановиться. Разлука с братьями сама по себе тяжела, но знать, что они остались одни и живут в страхе, было просто невыносимо.

– Это еще не все, – продолжил аббат. – Находясь при дворе, я поговорил с несколькими членами Совета. Один сказал, что был в Тауэре, но не видел там ни короля, ни его брата. Они словно вовсе исчезли с людских глаз. Другие плакали и говорили о своих подозрениях, что с принцами расправились. Это домыслы, конечно, но все это неглупые люди, опытные в делах управления и знакомые с государственными секретами. Такие обычно не дают воли слезам.

Снова наступила тишина. Сердце Елизаветы стучало так громко, что она боялась, как бы в кабинете аббата не услышали этот стук.

– Лучше ничего не говорить, отец аббат, – после долгого молчания произнес приор. – У нашей бедной королевы и без того много забот. Я помолюсь за нее, а также за короля и его брата.

– Я боюсь за принцев, – признался аббат, – и больше не верю в добрые намерения милорда Глостера. Мне хотелось верить, что он поступит по чести, но каждая новость делает это все более трудным. Я слышал, некоторые горожане вооружились из опасения, что северные войска могут быть использованы для подчинения Лондона. О коронации, которая приближается, я не получал никаких известий, так что в аббатстве не делается никаких приготовлений.

– Сомневаюсь, что она состоится, – сказал приор.

– Надеюсь, вы ошибаетесь, – пессимистичным тоном отозвался аббат.

Часть вторая. Незаконнорожденная

Глава 8

1483 год

Настал день, назначенный для коронации. Теперь уже было ясно, что она не состоится. Мать рыдала часами, предчувствуя недоброе. Этот ужасный воскресный день тянулся бесконечно, и Елизавета с трудом сохраняла спокойное выражение лица в присутствии матери. Она погрузилась в занятия с