Республик, заключил мирные договоры практически со всеми соседними странами, поставил под свой контроль Коминтерн. Ленин окончательно признали теоретиком и практиком мирового коммунистического движения. Но именно в этот момент его неожиданно постиг удар, завершивший его политическую карьеру,

Вопрос о болезни и смерти Ленина в советской историографии всегда был окутан тайной. Между тем его следует назвать отправным моментом советской истории. Считалось, что к устранению Ленина мог иметь отношение Сталин. По крайней мере, именно его видели чуть ли не единственным советским руководителем, не заинтересованным в выздоровлении постоянно болеющего с 1922 года председателя СНК. На самом деле во главе заговора по устранению Ленина стоял председатель ВЧК Дзержинский. Сталин отвечал за политический блок операции. Дзержинский и его люди — за физическое устранение Ленина.

Ленина сместили с поста председателя СНК в середине 1922 года против его воли и в результате заговора, в который был вовлечен достаточно широкий круг партийных руководителей. Точнее, в него были вовлечены все, кроме Троцкого и членов семьи Ленина. Вернее, они тоже были вовлечены в драматические события тех дней, но на стороне Ленина. Но поскольку сторонники Ленина были в абсолютном меньшинстве, переломить ситуацию они не смогли.

В 1983 году одним из первых этой теме посвятил статью известный эмигрантский историк и политолог Абдурахман Авторханов, назвав ее «Убил ли Сталин Ленина?»[122]:

В высших партийных кругах Грузии […] упорно распространялся слух, что Ленин не умер, а покончил жизнь самоубийством, приняв яд, данный ему Сталиным. Слух этот передавался в разных вариантах — то Сталин дал Ленину яд по его настойчивому требованию, чтобы избавиться от адских мук, то этот яд Сталин дал Ленину через своего агента-врача […] (называли даже имя). Был и такой вариант — Сталин разыскал для Ленина в Грузии народного целителя […] а на самом деле этот целитель не лечил, а залечивал Ленина ядовитыми травами. Интересно, что во всех вариантах слухов неизменно присутствует яд, будто Сталин так и ездил к Ленину с флакончиком яда[123].

Формальное назначение Сталина на пост генерального секретаря партии в апреле 1922 года не было началом восхождения Сталина к власти, а скорее явилось признанием того факта, что Сталин уже сосредоточил в своих руках необъятную власть. Возможность восхождения Сталина к власти в самом начале 1920-х предопределялась двумя факторами: болезненным состоянием Ленина, помешавшим тонкому психологу внутрипартийной борьбы предотвратить восхождение своего политического (и даже физического) убийцы; и личными качествами Сталина.

В западной историографии принято сохранять определенный дипломатический этикет и не называть вещи своими именами. Здесь не место искать первопричины самоцензуры многочисленных западных авторов. Отметим только, что с крушением Советского Союза почувствовали себя свободнее и западные исследователи. Вот как характеризует Сталина в своей последней книге известный американский историк, дипломат, политический и общественный деятель Дж. Кеннан:

Сталин представляется мне человеком, применительно к которому слово «негодяй» — огромная недооценка. Зависть, подозрительность, с явной наклонностью к садизму, поистине безграничная и сумасшедшая ревность в дополнение к столь же безграничным амбициям были его главными качествами[124].

С этой характеристикой Сталина трудно не согласиться. Именно этот человек в 1922 году, заимствовав самые гадкие черты Ленина и Свердлова, стал восходить к руководству в партии и государстве.

До Восьмого съезда РКП(б) генсеком был Свердлов. Секретариат ЦК, как тогда говорили, находился в его записной книжке. Ответственным секретарем ЦК была Стасова, затем Крестинский, затем Молотов. Из членов Политбюро, избранных после Одиннадцатого съезда партии (Ленин, Зиновьев, Каменев, Рыков, Сталин, Томский, Троцкий), выбор, как на генсека, пал на Сталина. Отметим, что до начала болезни Ленина никаких серьезных политических разногласий между председателем Совнаркома и Сталиным не было. Так, 28 марта 1922 года Ленин публично защищает Сталина, а не Е. А. Преображенского, показывая всем делегатам Одиннадцатого съезда, на чьей он стороне, причем защищает Ленин Сталина по тем вопросам, которые буквально через несколько недель составят основу политического конфликта со Сталиным: национальная политика и Рабкрин (Рабоче-крестьянская инспекция)[125].

О болезненном состоянии Ленина мы знаем из многих источников. 3 марта 1921 года он пишет записку Каменеву, впервые опубликованную в 1989-м:

Вижу, что на съезде, вероятно, не смогу читать доклада. Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное […] Я попробую готовиться. Но готовьтесь и Вы. На съезде и пленуме ЦК важен и мой доклад. Очень боюсь, что ни там, ни здесь не смогу. […] Имейте в виду, что обмен коротенькими записочками […] нервы выносят лучше разговоров (ибо я могу обдумать, отложить на час и т. д. Оч[ень] прошу поэтому завести стенографистку и чаще посылать мне (перед Пол[ит]бюро) записки в 5–10 строк. Я подумаю час-два и отвечу[126].

Думать час-два над запиской в несколько строк — это уже не Ленин октября 1917 года!

«Здоровье Ленина резко надломилось в конце 1921 года»[127], — вспоминал Троцкий.

Наблюдательный Сталин не мог не знать, что Ленин заболевает. По линии ЦК и ВЧК об этом, разумеется, знал и Дзержинский. Отметим также, что март 1921 года, когда писалась записка Ленина Каменеву, — месяц и год введения в советской России Новой экономической политики (НЭП), провозглашенной Десятым партийным съездом.

По непопулярности в партии НЭП мог сравниться только с Брестским миром. Это был второй оппортунистический шага Ленина как коммуниста. Точнее — компромисс на внутреннем фронте (НЭП) явился следствием компромисса на фронте внешнем (Брестское соглашение и отказ от перманентной революционной войны), о чем предупреждали Ленина многочисленные противники Брестского мира, от Троцкого до левых коммунистов.

Однако, если при подписании Брестского мира его сторонники (в лице Ленина) и его противники (в лице всех остальных) с одинаковым рвением подчеркивали недолговечность Бреста, к НЭПу отношение было совсем иным. На какой срок вводился НЭП и к каким последствиям он мог привести — в 1921 году не знал никто. Трудно сказать, насколько буквально воспринимал Ленин собственную фразу о том, что НЭП вводился им «всерьез и надолго»[128], одновременно указывая, что НЭП означает возрождение капитализма в России. По крайней мере лозунг этот ни у кого не должен был вызвать восторга. Было понятно, что мирного сосуществования между всевластным, вооруженным, но бедным и голодным коммунистом, с одной стороны, и безоружным, сытым и богатым нэпманом, с другой, быть не может. Либо коммунист посадит нэпмана, либо нэпман отнимет власть у коммуниста. Случилось первое.

Во внутрипартийной борьбе в этот период Ленин и его оппоненты учли уроки Брестского мира. Было ясно, что Ленина не возьмешь открытой критикой, как делалось это