я, что мне нравится, откуда я родом, чем занимаюсь. Я расспрашивала его о своих родителях. Я спрашивала его, реальны ли они, хоть и живут в другой стране и приезжают повидаться со мной раз в году. Я спрашивала его о президенте и о вице-президенте. Он рассказывал мне о нашем доме. Он рассказывал мне о нашем районе и городе, в котором мы живем. Он объяснял, откуда взялась наша мебель. Говорил, что всю ее я выбрала сама. Рассказал мне о фермерском столе у нас в столовой.

Я слушала, пока он, опираясь на логику, доказывал мне, что я жива.

– Когда люди умирают, – говорил он, – их хоронят, а потом их больше никто не видит. Так случилось в прошлом году с дедушкой. Я больше его не вижу, но тебя я вижу.

Ничто из этого не решило проблему, зато помогло. Успокоило и утешило так же, как сказка на ночь. Я поблагодарила его. Он снова уснул, а я вернулась в студию.

Согласно древнегреческому мифу, Деметра вызывает Персефону из царства мертвых раз в год. Я воображала себя этой бледной дщерью, которая, как мне представлялось, настолько привыкла находиться среди умерших, что не понимает своего перехода в земли живых. Для меня исчезновение бреда Котара происходит без фанфар. Нет такого момента, когда я смотрю по сторонам и осознаю, что меня воскресили, нет никакой радости оттого, что я избавилась от проклятия. Я заболеваю другими, более явно физическими болезнями. Я прохожу неврологические обследования, МРТ и компьютерную томографию, обследуюсь на рак, и мне страшно, но я в достаточной мере осознаю себя, чтобы понимать, что в проклятости нет даже надежды на смерть – одно только продолжение того же самого ужасного страдания. Оно стоит отдельно от утраты, травмы или даже, возможно, скорби; все перечисленные вещи ужасны, и все же они прекрасны для мертвой женщины, которая видит их замечательно человечными – и живыми.

Бред Котара исчезает внезапно. Нет такого момента, когда я чувствую, что меня воскресили. Я просто заболеваю другими, более физическими болезнями.

L’Appel du Vide[46]

Франческа, когда тебе стало ясно, что ты честолюбива, и как это случилось?

Когда твое сознание начало замыкаться на себе?

Когда ты осознала, что две эти вещи сделают твою жизнь еще труднее, чем она была бы без них?

Я побывала на проведенной Музеем современного искусства Сан-Франциско ретроспективной выставке Франчески Вудман – самой полной экспозиции ее работ на тот момент – в начале 2012 года. Пик моей одержимости Вудман случился, когда мне было намного меньше 22 лет – возраста, в котором Франческа прыгнула из окна и погибла. К тому времени, как я поехала смотреть ее фотографии, мне исполнилось 28; была зима того года, когда меня принудительно госпитализировали в сельскую больницу в Луизиане. Та самая зима, когда я проходила программу амбулаторного лечения в Сан-Франциско, пытаясь сохранить за собой постоянную работу.

Вудман более всего известна автопортретами, которые она создавала, будучи студенткой Род-Айлендской школы дизайна. Общие мотивы ее серии «Дом» включают обнаженность, отражения, смазанное движение и дух разрухи. На этих фотографиях она запечатлена под вещами и за вещами, как часть декорации (обоев, камина), искаженная, длинноволосая и бледная. Трудно рассмотреть ее лицо. На выставке я с удивлением услышала запись ее голоса, ничем мне не запомнившегося, и еще там было видео, которого я не ожидала: до этой ретроспективы Вудман существовала для меня только как видение в черно-белом. Теперь же – в экспозиции в стерильном музее со стандартными белыми стенами и обилием пустого пространства – она предстала как художница, хитроумно амбициозная и полностью сознающая все свои таланты.

«Живописец конструирует, фотограф разоблачает», – говорит Сьюзен Зонтаг в эссе «О фотографии». Я могла бы изучать тщательно продуманные автопортреты Вудман, чтобы раскусить, что кроется под поверхностью ее образов, и попытаться обнаружить места, где видны нити ее самоубийства, точно золото, посверкивающие в тусклом полотне. Самоубийство требует нарратива, но дает его редко – или вовсе никогда. «Девочка-подросток покончила с собой после того, как родители запретили ей красить ногти в черный цвет» – таким был один газетный заголовок из моего детства, вызвавший у меня недоумение. Почему черный цвет? Почему покончила с собой? Я тогда не понимала тяги к саморазрушению, зато поняла ее позднее. В 15 лет я составила список «Причины убить себя» на последней странице дневника; наверное, потому что понимала – одной причины недостаточно. По мнению одной газеты, Вудман прыгнула из окна потому, что ее расстраивало отсутствие признания: «Юная гениальная художница покончила с собой, когда ее отвергли в провинции и отказали в финансировании в Центре изящных искусств». Конечно же, само по себе это было формой признания.

В свои 16 я была избрана для прохождения летней программы в Калифорнийском институте искусств, что позволило мне получать стипендию штата Калифорния для подающей надежды молодежи в области литературы. В первый день работы этой программы к нам пришел сотрудник и развернул список с именами: в этом списке были фамилии кандидатов, которые не прошли отбор в программу. В следующем году, уже в другой летней художественной учебной программе, где я изучала гравюру и рисунок, я познакомилась с тусклой блондинкой по имени Клер, которая потом стала моей лучшей подругой. Клер, как выяснилось впоследствии, была в списке тех, кто не прошел отбор Калифорнийского института в предыдущем году.

В 15 лет я составила в дневнике список «Причины убить себя»; наверное, потому что понимала – одной причины недостаточно.

Я повесила свою медаль стипендиатки Калифорнии в области изящных искусств на доску объявлений в спальне, рядом с полоской кинопленки с первыми кадрами фильма «С широко закрытыми глазами». Но разнообразные символы моих достижений постоянно куда-то деваются: я понятия не имею, где сейчас мои дипломы или эта медаль, хотя продолжаю стремиться ко все бо́льшим достижениям и бо́льшим знакам отличия. В упражнениях, рассчитанных на выявление главных ценностей, «признание», к моей досаде, всплывает снова и снова. Я так же пекусь о признании, как и о самоуважении, в значительной мере потому, что не доверяю своей самооценке. Я была одержима парнем, который подарил мне полоску пленки из фильма «С широко закрытыми глазами», но даже не представляю, было бы мое отношение таким же, если бы эти чувства к нему были взаимными. «Мы путаем просто чувства с чувствами любви», как однажды сказала мне подруга.

Вудман, по словам ее друга Джузеппе Галло, всегда думала исключительно о