Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Валечка, ты должна меня понять. Должна! Совсем скоро меня не будет, а я… — тут он заволновался ещё больше, чаще заморгал, слёзы накатились и у него. Молча заплакал. Пытался нащупать в кармане носовой платочек, но я бережно утирала его слёзы своей ладонью. Мне их хотелось сохранить. Это слёзы радости, слёзы пережитого прошлого.
На набережной никого не было. Некоторое время мы были одни. Молодая пара очень спешила и, извиняясь, покинула нас. Хотя хочу отдать им должное, они выделили время Вадиму Николаевичу, пообщались. Знали бы они, что стоило ему это общение! Спал ли он в ту ночь? О чём думал? Конечно же, о том светлом клочке времени, когда был по-настоящему счастлив рядом с мамой, отцом и маленькой сестренкой Светочкой. Когда не было этой проклятой войны, когда была полная счастливая семья. Семья!
Ему четырнадцать, и он одинок, здесь, в Сибири, в глухой тайге, на болотистой местности, худой, голодный сирота. Эстония только снилась…
— Валенька, не суди меня, это слёзы. Они особые. Ты меня должна понять…
— Да что ты, что ты, как я могу судить? Ты же знаешь меня, я тоже радуюсь, радуюсь такому необычному сюрпризу. Такая встреча!!!
— Она последняя, Валечка, последняя в моей жизни, — трепетно доказывал он, сжимая мою руку, — я и думать не мог, что когда-то ещё услышу знакомую речь, увижу вживую эстонцев, в мои-то годы, Валечка… Вот и довелось, — тяжело вздохнул и задумался. Задумалась и я.
— Довелось, — повторяю я, восхищаясь и жалея, что не успела взять у молодых номер телефона или дать им свой. Быть может, позвонили бы когда? Кто знает…
Закрапал дождь, а вскоре усилился, показал свои способности. Мы быстро добрались до кафе, пили чай с только что испечёнными блинами, а эстонцы не выходили из головы и у меня, и у Вадима.
Позже мы часто вспоминали эту встречу с большим наслаждением и светлой печалью. Прошёл год-другой и Вадима не стало. Он там, на небесах, я мысленно с ним общаюсь. Его фотография у меня напротив кровати.
— А помнишь, Вадим, как ты с эстонцами общался, — спрашиваю я, глядя ему в глаза, но уже на портрете. В портрете вижу улыбку — помнит.
Помним…
— Помочь? — бойко спросила Иринка, видя мою неуверенность: как же набрать воды из колодца под названием «журавль»? От помощи я не отказалась, тупо пялясь на колодец, со словами:
— А у нас такого нет, у нас простой, без всяких заморочек. А у вас. яс любопытством наблюдала, как она умело, без всякого усилия вытаскивала уже наполненное водой ведро.
— Ловко!
— Всё элементарно, без всякого напряга, — пояснила она, переливая в моё ведро воду. И что я раньше с Раей, сестрой моей, ни разу не сходила за водой, не поинтересовалась, как из такого необычного колодца воду достают, но об этом я только подумала, а Иринку просто поблагодарила.
Ирочка мне нравилась, но подругами мы с ней не были, может, потому что она меня постарше была, да и жили далеко друг от друга, поэтому и виделись только тогда, когда я приходила к сестре в гости и то не всегда, то Иришка была занята, а то я к сестре по делу прибегала. Мне было лет четырнадцать, я знала, что мой племянник, Раин сын Виктор влюблён в Иришку. Быть может, и у неё была симпатия к нему, видела их порой вместе, всё о чём-то разговаривали, разговаривали… Ещё помню, что Ира была очень воспитанная, худенькая, красивая, училась на отлично и не жадная. Как-то мы сидели на лавочке, тоже о чём-то разговаривали, а она всё меня угощала конфетами. Мои родители их редко покупали. Я даже и не помню, чтобы покупали, сама на сдачу, накопленную от хлеба, каждый день по четыре копейки откладывала — разрешали себе взять, вот и копила на банку сгущёнки за пятьдесят пять копеек. Вкусная. А иногда халву на четыре копейки покупала — тоже вкусная, редко конфеты.
У Иры всегда были красивые наряды, её мама Вера Васильевна работала в хозяйственном магазине, отец Николай Иванович участковым в посёлке был. В Батурино уважали и ценили эту семью. Фамилия Трениных только положительно звучала на весь посёлок. Ещё у нас в пример несколько таких семей было, это семья Докуниных, о них тоже можно писать и писать. Очень порядочный у Володи, кстати, моего одноклассника, отец был. Его уважали все — и стар и мал. Работал парторгом, простой был, незаносчивый, благородно воспитал своих сыновей, а Володя так и остался в Батурино, женился, и сыновья родились, тоже достойно воспитал. Труженики они у него. Думаю, Володины родители там, на небесах, гордятся и сыновьями, и внуками. Раньше мне почему-то казалось, они так богато живут, но… это всего лишь казалось. Честно жили, несмотря на высокую должность отца. Я, когда приезжаю в Батурино навестить могилку своих родителей, заглядываю к Володе в гости, живёт скудно и честно, как и его родители.
Рассказывал как-то мне Володя про отца, скромно, но с гордостью рассказывал о его работе, порядочном обращении к людям, о его простоте и доброте. Анатолий Александрович, когда делал снимки для передовиков на Доску почёта или для статьи в газету, мог смело снять с себя галстук и повязать тому или иному трудяге. Фотографии делал сам, ни с кого копеечку не брал. Не кичился, ко всем в посёлке по имени-отчеству обращался, руку подавал. Интеллигентный был. Всех выслушает и поможет чем сможет.
Как-то Володя с друзьями два бревна откуда-то принесли, хотели турник возле дома поставить, так отец побранил его и заставил брёвна назад унести. Выпишем брёвна сами, тогда строй турник, а эти назад снеси. Я слушала Володю и видела, с каким восхищением отзывается сын об отце. Заслуженно.
— А знаешь, Валюш, нас родители не баловали, мы в роскоши не жили, вот, что есть то и есть, — обвёл взглядом комнату.
И действительно, он живёт в родительском доме, всё те же небольшие комнатки, железные кровати с панцирными сетками, стол круглый, как у всех, шифоньер, правда, слегка подкошенный от старости, на кухне большая печка, кухонный стол, стулья, посудный шкаф, а на подоконнике цветы фиалки, в память о матери. Рыбой жареной накормил меня. Приятно. Вот как-то так у моего одноклассника со знаменитой на то время фамилией Докунины.