class="p1">Помню, как однажды на летних каникулах, после седьмого класса, я подрабатывала на почте. Носила телеграммы. Посёлок был большой, и я очень уставала. Мне было стыдно, стеснялась своих одноклассников, но в то же время и приятно, я знала, что заработаю денежку и помогу своим родителям. Они уже были на пенсии, правда, мама подрабатывала сторожем — копейки получала, а отец, как вышел на пенсию, не работал, здоровье не позволяло, по дому управлялся, я подмогой была. Скорее всего, злосчастная война оставила свой отпечаток на его здоровье. Он не жаловался, но его состояние помню. Ещё и глуховат был после контузии. Да что там говорить, ни одну семью война не пощадила, везде подлая наследила. Так вот, деньги, которые я заработала на почте, предложила родителям, отказались наотрез, отец заявил:

— Ты, доченька, сама честным трудом заработала, на себя и потрать.

Обрадовалась, всё по назначению потратила. Не раз мне приходилось приносить телеграммы Анатолию Александровичу Докунину, тогда-то я и удивилась, как они живут, а казалось, раз такие великие люди — он парторгом в конторе работал, и жена какую-то хорошую должность занимала, значит, и жить должны богато, рассуждала я, а нет, жили по совести. Помню, однажды и к Трениным телеграмму принесла, какое-то торжество у них было, гостеприимные, за стол меня приглашали, не присела, но столько угощений дали, на всю жизнь запомнила. И тоже в квартире небогато, чистенько. Участковым был, ценили его в посёлке все, умел к людям подход найти, без наказания рублём на верный путь наставлял. Постыдит, побранит, построжится грозно, совет даст, в пример кого приведёт, глядишь, виновник после встречи с ним за ум возьмётся. Его в народе вторым Аниськиным называли, а это многого стоит.

Полно таких семей в Батурино, о которых можно рассказывать и рассказывать. Поэтому и горжусь своими сельчанами. А какая там природа, воздух, Чулым… Единственное, что мне не нравится, так это комарьё — полно его. Никак с ними сдружиться не смогу — кровожадные, вампиры одним словом. Но я всё-таки вернусь к семье Трениных.

Однажды Вера Васильевна кофточку мне Ирину подарила, говорит, выросла Иришка, рукава коротковаты. Долго я её носила, уже и мне рукава коротковаты стали, а всё равно носила, тёплая и красивая. Правда, когда шла к сестре не надевала её, стеснялась, вдруг Иришка увидит. Глупая тогда была, сейчас бы десять спасибо Ирине сказала, да только давно нет её, на том свете, на небесах она. Совсем молоденькой ушла в мир иной.

Как-то приехала я в Одессу, разговорились с племянником Виктором, вспомнили про Иришку:

— А знаешь, Валь, Иринка там, — кивнул в небо, — на небесах живёт. Она мне приснилась такая красивая, в свадебном наряде, белое платье, фата и на белом коне была, а сзади огромные белые крылья. Я разглядывал её, она вся светилась, удивлялся, почему у неё крылья выросли…

Дальше я не помню, что мне племянник рассказывал, но он с ней о чём-то договорился. Да разве всё припомнишь, но про ангельские крылья, белый свадебный наряд и белого коня я хорошо запомнила. У племянника не спросишь теперь, как уехал по молодости в Одессу, так и остался там. Но самое удивительное то, что я сегодня позвонила Людмиле, своей подруге в Батурино, уточнить отчество Ириных родителей, и она мне рассказала, что Ирину похоронили в свадебном наряде, в белой фате. Я покрылась мурашками, мурашки ощутила и Людмила, когда я ей рассказывала Виктора сон. Ведь он-то точно не знал, в чём её похоронили. Я думаю, в Иринку не только мой племянник был влюблён, а все парни в посёлке. Светлая ей память.

И как только родители вынесли такое горе… Как? Ирина не одна в семье росла, старше её брат был Володя и тоже красавец, учился на отлично, воспитанный, мне он нравился, очень. Да разве я могла кому-то об этом даже намекнуть. Я стеснялась его, когда видела. Вот такие мы были, той закалки дети. Помню, приезжала к своим родителям в гости, это когда уже в Томске училась, увижу вдалеке Володя идёт, сердце ёкнет, а сама на другую сторону перейду, чтобы с ним не пересечься. Вот глупая была… Сейчас бы, наоборот, подошла и поговорила, но у меня есть такая возможность, переписываемся с ним «В одноклассниках», просто как односельчане, не больше. У каждого человека своя жизнь, своя семья, только у Володи в семье непоправимое горе случилось. Горе, которое ничем не излечить, тут и время не поможет, хотя уже двадцать лет миновало. А рана так и сочится.

Его сынок Коленька, целеустремлённый, красивый рослый мальчишка, с добрейшей душой, с детства мечтал защищать свою Родину, как и его дед Николай Иванович в Великую Отечественную войну. Коля, кстати, и имя ему дали в честь деда, совсем юный парнишка и уже старший лейтенант, под его командованием выполнялась задача десантироваться на вертолётах и провести поисково-засадные действия в районе населённого пункта Нефтянка. Вертолёт Ми-8, на котором находилась группа ребят, был обстрелян боевиками, машина получила серьёзное повреждение, а Николай в этой сложной, страшной ситуации, спасая личный состав группы и экипаж вертолёта, попал под лопасти падающего вертолета. Друг Николая Юрий Чигинцев под обстрелом собрал останки тела командира в свой спальник. Неимоверно страшнейшая картина не остановила спецназовцев, они, не сговариваясь, пошли в отчаянную атаку.

Страшно. Жутко страшно. Тяжело об этом писать. Слёзы катятся сами. А что пережил Володя, его жена, Колины две младшие сестрёнки, дедушка, бабушка и все остальные?.. Каково им? О Боже, за что??? В наше-то мирное время, да будь она проклята эта Чеченская война и другая…

Не вернулся домой в свой родной посёлок Батурино и Затолокин Слава. Светлая вам память, милые мальчики, совсем юнцы, жить бы да жить вам. Гордимся вами.

Антон, Антонина, Антонина Дмитриевна

— Валечка, это моя последняя, — хрипловатым голосом выговорил Вадим Николаевич Макшеев, — больше писать не буду, физически не смогу, — протянул мне книгу, его улыбка была натянутой, а в глазах виделась печаль. Они выдавали…

— Не говори так. Прижав к груди книгу под названием «Последнее прости», я понимала, что эта действительно последняя, но повторила:

— Больше не говори мне такое, ты ещё поживёшь. Долго! Напишешь и не одну. Здесь уже я старалась улыбаться, не знаю, как это у меня получалось.

— Нет, Валечка, я исписался. Ты когда-то это и на себе почувствуешь, но не скоро, тебе ещё надо пожить и много чего написать.

— И ты поживёшь!

— Я своё отжил, а ты вот… —