видна была полная анархия, отсутствие всякой системы и заботливости командиров полков батальонов. У 5-го и 8-го полков уже настолько опустились руки после неудачи у с. Кемели, что они были способны располагаться только в заблаговременно устроенной и не ими обдуманной системе окопов; роты были предоставлены самим себе и могли заниматься только самоокапыванием, а не укреплением позиции.

К сожалению, я не мог ввести каких-либо стоящих упоминания усовершенствований. Полк простоял на этом участке только сутки и был сменен в ночь на 9 сентября гвардейской стрелковой бригадой. А сутки – срок недостаточный даже для получения командиром полка полной ориентировки об его участке; ходов сообщения не было, ночью разобраться было нельзя, а днем под сильным обстрелом приходилось пробираться кустами, совершая кружные обходы. Менее чем на неделю выставлять части на позицию бесцельно; энергия расходуется только на смену и ознакомление. За все прегрешения 5-го и 8-го полков пришлось расплачиваться гвардейским стрелкам, которые были атакованы, как только заняли неорганизованный хаос окопов.

В ночь на 9 сентября 2-я Финляндская дивизия собиралась в резерв группы Олохова. Мне пришлось несколько раз прогуляться по тылам гвардии. Последняя как представительница высокой боеспособности пользовалась в армии значительным уважением.[63] Мне однако пришлось наблюдать гвардию в самые печальные ее минуты, при наибольшем ее истощении, когда гвардейские части далеко не могли сравниться с 6-м Финляндским полком. Первое мое знакомство: мимо меня проходит толпа в серых шинелях, без оружия, частью Гвардейские стрелки в конце сентября представляли уже совершенно негодные части, и тем не менее наличие их в V Кавказском корпусе оказывало известное влияние, за ними гонялись и стреми получить их на свой участок. в лаптях, опорках и даже с обмотанными тряпками ступнями; все это тяжело шлепает по грязи и имеет какой-то глубоко нищенский вид. «Что это за оборванцы?» «Команда безсапожных 4-го лейб-гвардии стрелкового полка императорской фамилии, ваше высокоблагородие», лихо отвечает унтер-офицер, предводитель этой банды. Из этого полка, расположенного по соседству, ко мне является дюжина дезертиров: бывшие стрелки 6-го Финляндского полка, раненые в боях, находились на излечении в петербургских госпиталях, были направлены в 4-й гвардейский стрелковый полк на пополнение; но они привязаны к своему 6-му полку, в гвардии они чужие люди, порядок им там не нравится, их тянет в родной полк, где они с удовольствием будут продолжать сражаться с немцами, и где их может быть ожидают награды за понесенные ими жертвы. После минутного колебания я становлюсь нарушителем закона, ласково их приветствую и распределяю их по их бывшим ротам. На следующий день поступает ко мне записка моего знакомого по войне с Японией полковника Скалона, командира 4-го гвардейского стрелкового полка; у него дезертировало 12 стрелков; все они служили раньше в 6-м Финляндском полку и очевидно, оказавшись с ним по соседству, ушли к нему; он ценит и понимает привязанность к части, знамени, традициям и спорить о них не будет, тем более, что имеет людей им на замен; но они унесли с собой 12 трехлинеек, в которых у него большой недостаток; просит меня вернуть ружья. Я с удовольствием выполняю его просьбу, и дело кончено миром.

О нравах гвардейского командования периода упадка может дать представление следующий эпизод. К 9 сентября немцы значительно усилились. Вместо спешенной конницы перед фронтом гвардии развернулась первоклассная пехота с сильной артиллерией. Начались атаки по всему фронту группы Олохова. А 77-я немецкая резервная дивизия, усиленная бригадой ландштурма, начала охватывать гвардию справа: 9 сентября она овладела Ширвинтами, а 12 сентября уже сильно потеснила 2-ю гвардейскую дивизию у м. Глинцишки. 10 сентября мой полк передвигался на крайний левый фланг, где медленно развертывалась атака против пограничной дивизии и где легко мог образоваться прорыв. 11 сентября к вечеру полк был возвращен в центр, а еще до рассвета 12 сентября передан в резерв гвардейского корпуса и направлен в Хартинишки, где расположился на отдых. На фронте шел бой, циркулировали тревожные слухи: накануне пострадала 1-я гвардейская дивизия, теперь беспокоились о 2-й гвардейской дивизии. Ко мне поступил следующий приказ: «12/IX 1915 г. 17 ч. 20 м. Командиру 6-го Финляндского полка № 1246 г. дв. Ковшадолы. Согласно приказания вр. команд. гвард. корпусом, который назначил ваш полк в мое распоряжение, приказываю вам с полком немедленно следовать в г. дв. Ковшадолы, где вы получите указания, что делать дальше. Возможно, что вашему полку предстоит бой сегодня же. Вр. команд. 2-й гвард. пехотной дивизии ген. – майор Теплов».

Я мгновенно поднял полк и двинул его в Ковшадолы. Командиру гвардейского корпуса, в резерве которого я состоял, донесение о выступлении мной было послано в 17 ч. 40 м.; очевидно, что часы у Теплова были немного вперед по сравнению с моими, так как иначе трудно допустить, что на доставку ко мне приказа и на подъем полка потребовалось только 20 минут. Свои часы я ежедневно проверял по телефону.

По тону распоряжения мне казалось, что налицо «пожарный случай», что над 2-й гвардейской дивизией нависает катастрофа; предоставив полку спокойно следовать 3 км, отделявшие его от г. дв. Ковшадолы, я с адъютантом поскакал галопом вперед, чтобы выгадать время на ориентировку и принятие энергичного решения. Штаб 2-й гвардейской дивизии находился в подавленном настроении; прикрывавшая правый фланг дивизии конница не выдерживала натиска немцев; катастрофы несомненно еще не было; можно было даже усомниться в серьезности наступления немцев; накануне был сильный бой, и часть фронта отпрыгнула на несколько сот шагов назад; дивизия израсходовала все свои резервы; удрученный штаб дивизии решил урвать 6-й Финляндский полк для большего спокойствия из резерва гвардейского корпуса в свое распоряжение и с утра, предвосхищая ход событий, «anticipando», пустил ряд тревожных донесений. Узнав, что 6-й полк сейчас подойдет, и зная его хорошую репутацию, штаб 2-й гвардейской дивизии подбодрился и просил расположить полк вплотную у штаба – роты бивуаком в парке, офицеров – в части того же обширного помещичьего дома, где располагался штаб дивизии. У меня сложилось такое впечатление, что штаб дивизии побаивается темных комнат и совершенно не верит своим измученным полкам.[64]

Но вопрос о расположении полка был для меня второстепенным, мы шли сюда, чтобы сражаться, и меня интересовала главным образом обстановка на фронте. Теплов находился в неведении, что меня не удивило, но у него был неплохой исполняющий должность начальника штаба молодой, способный офицер генерального штаба Кузнецов, первый дебют коего в бою, как совсем юного, но толкового артиллериста, я наблюдал еще в 1904 г. Он тоже был не в полном курсе событий. Всей боевой частью, в которую была развернута вся дивизия, руководил