с изображением дачи на фоне местности, которая показалась ему несколько знакомой. Стал внимательно всматриваться, пытаясь припомнить, где же он видел нечто подобное, как слышит — Карре называет местность, вблизи которой строится ракетная база. «Вот совпадение, — подумал Сеп. — Действительно, на фото — западный склон того холма».

— А к тебе можно проехать? — раздался чей-то голос.

— А как же! — живо отозвался бизнесмен. — Сейчас там и дорогу заасфальтировали благодаря строительству военной базы.

— Да к тебе, видимо, опасно ехать, — заметил Сеп. — Документы потребуют…

— Никаких документов не надо. Проезд по дороге свободный. Я там всех охранников знаю. Выгуливаю собаку и познакомился с ними.

Подошло воскресенье, когда по приглашению Николя Карре должно было состояться коллективное посещение его дачи. Мы с Сепом подготовились к поездке и даже захватили с собой купальные костюмы в надежде освежиться в бассейне. С нами в машине вызвались поехать еще трое теннисистов. Все находились в приподнятом настроении, как и подобает в предвкушении веселого времяпрепровождения.

Кто из вас знает дорогу? — спросил Сеп, открывая дверцу машины. — Прошу садиться ко мне вперед и указывать, как ехать.

Таковых, однако, не нашлось.

— Хорошо, тогда будем руководствоваться путеводителем, — сказал Сеп, плавно трогая машину с места, которая, набирая скорость, легко покатила по шоссе. Ему приходилось много времени проводить за рулем. Он всегда держал свой автомобиль в хорошем состоянии, чувствовал каждое его движение, и машина была послушна в его руках. Пользуясь тем, что попутчики не знали дорогу, Сеп решил проехать по шоссе, проходящему мимо ракетной базы НАТО. Он полагал, что наши пассажиры обязательно обратят на военный объект внимание, а затем на даче непременно заведут разговор на эту тему без наводки с нашей стороны, и не ошибся. Гости действительно проявили к базе живой интерес, мы же сами помалкивали и внимательно прислушивались к словам нашего хлебосольного хозяина.

А он не замедлил похвастаться перед гостями осведомленностью о ракетной базе, сообщив, что пусковые установки оснащены ракетами типа «блоу-ап», что явилось для нас с Сепом новостью и ценной информацией.

— Однако, мои дорогие друзья, как ни хороша моя дача, — заметил Николь с долей огорчения в голосе, — все же я намерен ее продать.

— Вот тебе и раз! — уставилась непонимающе на хозяина компания. — Разве ты обанкротился? — шутливым тоном допытывался кто-то.

— Нет, не обанкротился. Здесь другая, более веская причина. Эта чертова ракетная база. В случае военного конфликта русские сразу же прилетят сюда, начнут ее бомбить, а с ней прощай и моя дача. А деньги, вложенные в нее, — коту под хвост, — грустным голосом объявил он свои намерения.

Действительно, спустя некоторое время мы узнали, что Николь Карре продал свою роскошную дачу. Возможно, что и впрямь из-за боязни потерять деньги в случае военных событий, о чем в Западной Европе в то время велась громкая пропагандистская кампания, которая держала население в постоянном страхе перед неизбежностью третьей мировой войны…

Первый раз мы пробыли в Москве только восемь дней, слишком много времени ушло на окружной путь. При подготовке второй поездки домой в 1962 году предусматривался более продолжительный срок отпуска. Выехали мы под предлогом путешествия по Средиземноморью. Прибыли в Москву быстрее, чем в первом случае. На календаре — конец июня, но стояла прохладная пасмурная погода. С первых дней на родной земле с головой погрузились в работу — составление отчета, встречи и беседы с руководством, анализ сделанного, обсуждение предстоящих задач. Свободное время посвящалось родным, близким, друзьям и, конечно, театру.

Три недели, казалось бы, немалый срок, но как незаметно они пролетели! Возникало понятное беспокойство по поводу длительного отсутствия в стране, как прореагирует на это наше окружение, а к тому же на международном небосклоне начали сгущаться тучи. И это чувствовалось из разговоров с коллегами и бесед с руководством в Центре. Позднее и впрямь разразилась гроза, вошедшая в историю под названием карибский кризис.

Первое грозовое предупреждение прозвучало 19 февраля 1962 года в Заявлении СССР в связи с подготовкой США новых провокаций против Кубы. Однако со стороны Белого дома продолжали раздаваться откровенные угрозы, и правительство Кубы летом 1962 года обратилось к советской стороне с просьбой оказать дополнительную помощь, в том числе и военную. Позднее, 3 сентября, в печати появилось советско-кубинское коммюнике об оказании Кубе помощи вооружением, а также экономической и технической. 12 сентября мир облетело Заявление ТАСС о провокационных действиях США против Кубы. Обстановка до чрезвычайности накалялась, мир оказался на грани войны. И только 27–28 октября человечество вздохнуло с облегчением, когда состоявшийся обмен посланиями по кубинскому вопросу между Председателем Совета Министров СССР Н.С. Хрущевым и президентом США Дж. Ф. Кеннеди положил конец карибскому кризису.

Такова краткая хронология.

Забегая вперед, отмечу, что мы особо остро пережили этот кризис, блокаду Кубы. Оперативная работа была поставлена на «военные рельсы». Местные жители вновь паниковали, запасаясь продуктами. Опасность превращения «холодной войны» в «горячую» была реальной. И только после достижения согласия между СССР и США до предела напряженная атмосфера разрядилась.

Ну а тогда, в июне 1962 года, кое-что витало в воздухе, но еще не так остро ощущалось. В одной из бесед с руководством я обмолвилась, что, мол, пора бы возвращаться домой. При слове «домой» присутствовавшие товарищи не скрыли улыбок, а один из них спросил:

— А вы что, разве не дома?

— Нет… дом наш сейчас там… далеко, — сдержанно ответила я, вопросительно посмотрев на Сепа, — и нам нельзя задерживаться, а то чего доброго соседи и знакомые спохватятся.

— Вполне логично. В таком случае вы правы, — согласился тот же товарищ.

Вопрос о дате отъезда из Москвы был решен.

Как говорится, встречать — не провожать.

И остающимся всегда тяжелее, чем отъезжающим. Так было и на этот раз. Моя тетя Варвара Михайловна трогательно обняла меня, крепко поцеловала и, не в силах сдержать набегавшие слезы, с трудом глотая подступивший к горлу комок, просительным тоном сказала:

— Пожалуйста, родная, очень тебя прошу писать нам по возможности почаще… Хотя бы даже на клочке газетной бумаги или на чем угодно… Черкните только несколько слов, и мы будем рады, что вы здоровы, что все у вас благополучно.

Мне было бесконечно жаль эту худенькую, седовласую, с поблекшими голубыми глазами женщину, и я как можно нежнее прижала ее к себе и обещала впредь писать чаще. При ее упоминании о письме, написанном однажды на полях газеты, я улыбнулась, мысленно вернулась к тому дню, когда действительно такой случай имел место. Но не рассказывать же ей сейчас, почему так получилось!

А тогда сложилась неблагоприятная обстановка на