— Отвечайте, подсудимый! — резко сказал судья, и Шаура понял, что его симпатии не на стороне товарища по военной службе. Впрочем, труп несовершеннолетнего подростка перевешивал весы Фемиды, и найти ему противовес было невозможно никакими словами. Если бы суд состоялся в той самой аллее через десять минут после происшествия — другое дело, но и тогда невозможно было оправдаться перед родителями и родственниками погибшего. А сейчас и подавно…

— Я не могу ответить на этот вопрос, — глухо произнес он и опустил голову.

— Нечего ответить! — выкрикнул адвокат потерпевшего.

Зал глухо зароптал. Родители погибшего, их друзья, бабушка и дедушка, соседи, сверстники — вот кто сегодня составлял здесь публику. И было нетрудно понять, как они относятся к подсудимому.

— Расстрелять его надо! — раздался истерический женский крик.

Шаура втянул голову в плечи. Если бы здесь сидели ребята из его отделения, атмосфера в зале была бы иной. И он бы чувствовал себя увереннее. Но «светить» бойцов специальной разведки нельзя. К тому же у них идет повседневная учебно-тренировочная работа, а участие в судебных заседаниях распорядком дня не предусмотрено…

— Суд удаляется на совещание для вынесения приговора…

Приставы вытеснили шумящих родственников из зала. Шаура со своим адвокатом остались на твердой полированной скамье за столом защиты. Майор старался не смотреть в сторону открытой двери, из-за которой на него бросали волчьи взгляды два бритоголовых качка. Они словно блокировали выход.

— Не нравится мне его настрой, — адвокат аккуратно причесал редеющую шевелюру и отряхнул пиджак от перхоти. — Может вызвать конвой и взять под стражу…

— Мне все равно, — вяло ответил Шаура. — Лишь бы скорей все кончилось.

В это время у входа в зал возник легкий шум.

— Куда прешь!

— Спокойно, детка!

Качки исчезли из дверного проема, и в зал быстро вошел плотный мужчина средних лет с уверенными манерами человека, привыкшего побеждать. Шаура узнал в нем «спеца» из КГБ, который когда-то читал им лекцию по тактике боя в здании. Как его фамилия? Ах да, Карпенко!

Вошедший быстро подошел к подсудимому, попросил адвоката оставить их наедине и без предисловий сказал:

— Я генерал-лейтенант Карпенко…

— Я вас помню.

— Вас уволили из подразделения, вы это знаете?

— Нет! — встрепенулся Шаура.

Хотя он и ожидал такого финала, но не думал, что он наступит так быстро.

— Вчера подписан приказ. Расконспирация, предание суду, ну и все такое…

— Вот, значит, как…

Шаура провел рукой по лицу. Новость взволновала его не меньше, чем ожидаемый приговор. Может, даже больше. Потому что разорвалась связь с боевыми товарищами, отцами-командирами, ответственной государственной службой… Показалось, что больше ничего не остается! Специальная разведка полностью заполняла его жизнь! А кто он теперь?

— Я предлагаю вам службу под своим командованием в составе специальной оперативно-боевой группы по борьбе с терроризмом, — неожиданно заключил Карпенко. — Ваше решение?

— Какое там решение… Сейчас за меня там решают! Вот вынесут приговор, может, прямо отсюда увезут в тюрьму…

— Нет. Вас оправдают.

— Что?!

— Вас оправдают. За отсутствием состава преступления. Я не силен в этом крючкотворстве, но вы защищались от нападения, вас не за что отправлять в тюрьму.

Шаура бросил на неожиданного заступника внимательный взгляд. Уж очень уверенно он говорил. И сюда зашел явно не потому, что проходил мимо.

— Вы так думаете?

— Нет. Я это знаю.

— Давайте подождем, чем это кончится.

— Не возражаю.

Через полчаса суд действительно оправдал майора Шауру как действовавшего в пределах необходимой обороны. Родственники погибшего возмущенно зашумели. Качки, скрежеща зубами, первыми выскочили на улицу, явно рассчитывая на реванш.

Карпенко похлопал оправданного по плечу:

— Видишь, у нас справедливый суд!

— Действительно, — Шаура вытер платком вспотевший лоб.

— Я даже не ожидал, что на судью так подействует моя речь, — самодовольно сказал адвокат.

— Что решил? — спросил Карпенко.

— Я согласен! — радостно выдохнул Шаура. Формулировки приговора официально расставили все по местам, и он уже не чувствовал себя убийцей. Будто камень с души свалился! — Только… На выходе могут быть проблемы…

— Проблемы? — Карпенко презрительно выпятил губу. — Этих бандюков четверо, а нас трое. Не справимся, что ли?

Действительно! Главное не сила и не количество противника. Главное — моральный дух! А к майору Шауре возвращался обычный боевой настрой и установка на победу в любых, даже самых неблагоприятных условиях.

— Да конечно справимся! — окрыленно согласился Шаура.

Они вышли из здания суда, на крыльце их встретил разбитной парень приблатненного вида с цепким взглядом прищуренных глаз.

— Майор Королев, — представил его Карпенко.

Шаура и Королев обменялись рукопожатиями. За ними внимательно наблюдала четверка бритоголовых. Резкое изменение обстановки им явно не нравилось.

— Эй, пацаны, есть проблемы?! — скривив губы и по-блатному растягивая слова, спросил Королев, небрежно распахивая куртку. Волчьи взгляды уперлись в открытую кобуру с торчащей наружу рифленой рукояткой. Потом оценивающе прошлись по лицам и фигурам Шауры и его новых друзей. Очевидно, результат сканирования оказался неутешительным: четверо качков мрачно переглянулись, сплюнули злобно на асфальт и молча направились к остановке машин.

— Вот и все, — перевел дух Шаура.

— Нет, не все, — поправил его Карпенко. — Это только начало.

* * *

— И что это все значит? — Григорьев до крови прокусил нижнюю губу и время от времени начинал непроизвольно барабанить пальцами по колену, тут же накрывая их ладонью другой руки.

Караваев сидел в директорском кресле за полированным столом Григорьева и, оцепенело глядя перед собой, пил «Мартель», а хозяин кабинета пристроился на боковом диванчике, откинув голову на высокую спинку. Ему тоже хотелось выпить, но никто не предлагал. Мерно и равнодушно отсчитывали время большие напольные часы «Zenite» в полированном ореховом корпусе, приобретенные Паном у одного из известных столичных антикваров.

Раз-два — мерно раскачивался тяжелый маятник с желтым, похожим на солнце кругом, отсекая от жизни и отбрасывая в вечность уходящие минуты. Раз-два… Так он раскачивался добрых сто лет: слева направо, справа налево — из крайности в крайность, золотую середину на Руси никогда не жаловали, умеренность не ценили, а когда маятник занимал среднее положение, то временно, ибо это означало непорядок: завод кончился или пружинка сломалась…