Вигдис не повезло, у нее обе ноги оторвало — а пока протезы конструируют, особо не побегаешь. Поэтому весь день компанию киберу составляла. Он-то рецидивистом считался, на особом счету был, поэтому томился связанный. В общем, они на пару то тихо лежали, то шептались о чем-то. И в итоге нашептали Лине, как из больницы сбежать.

Психиатр на обход каждое утро приходил. Присядет на кровать и заведет волынку о радостях жизни. Планшет с собой таскал со всеми историями болезни. И как-то просит его Вигдис:

— Док, а док, а позвольте, я вам самое-самое личное расскажу?

И смущенно хлопает ресницами.

Док обрадовался, стал руки потирать — рассказывайте, мол, быстрее, весь трепещу.

— Только я на ухо, можно?

Док наклонился, и стал слушать, а планшет на тумбочке лежал, а порт у него открытым оказался, а в мозгу у кибера дистантная ю-эс-бишка. Пока психиатр откровениям нежной девицы внимал, парень в чужую выписку из архива данные Лины вносил. Типа, осознала свою ошибку, больше не буду, признана здоровой для общества и безопасной для себя. Посылаем, мол, уважаемый док, этот документ вам на освидетельствование. Подпишите, перешлите на вахту и готовьте Лину Нилот — домой.

Психиатр кваканье почты услышал, выписку прочитал, удивился, но Лину к себе подозвал. Та сделала скорбное лицо, всплакнула о своей несчастной судьбе, и долго рассказывала доку, как ей на море хочется. И винограду. И сушеных креветок. И в кино.

Вот кино доктора окончательно убедило, что пациент скорее жив, чем нет. В самом деле, мертвых кинематограф не колышет. И удовольствия им не доставляет. Даже фильмы о зомби, как ни странно.

И вуаля — авантюра удалась. Документ полетел на вахту, а Лина — собирать вещи. Правда, уже в коридоре, по дороге к выходу, сказала сопровождающей сестре, что колечко в палате забыла, мол, подождите секундочку.

То-то за ней потом санитары пять кварталов бежали. За секундочку можно и не один проводок выдернуть, да. И воткнуть его, куда надо, тоже можно.

…

Сиверский порт оказался огромным городом. Всё, как положено: метро- и монополитен, банки и университеты, рекламные площадки — с футбольное поле. И, естественно, живописные группы местных протестантов в парке — прямо на траве, несмотря на октовер месяц, с пивом и адреналином. Очаровательные животные, как ни крути. Утром пиво, вечером водка — вечером пиво, утром водка. Страшный протест против действительности, что уж там. Особенно в мире победившей детоксикации. Лина уселась на парапет неподалеку от них и задумалась.

Рейс на маяк действительно существовал, и на билет даже хватало денег. Впритык, но хватало. Корабль летал каждую неделю, ближайший вылет — через четыре дня. А вот это было уже хуже.

В большом городе спрятаться сложно. Любой патруль документы проверит — и что, опять бегать? Тем более, что в последний раз удалось спастись каким-то чудом, удачно проскочив через шоссе с десятиполосным движением. В гостинице официально не остановишься, квартиру не снимешь — загребут. В космопорте ночевать опасно, за четыре дня можно примелькаться тамошней охране — и что дальше? Грустно быть снятой со звездолета мечты из-за собственной глупости или неосторожности, еще как грустно.

Лина пробежалась по списку контактов в мессенджере. Какие-то знакомые в Сивере у нее, помнится, были… Но, смерть побери, опасно! Не далее как на прошлой неделе дорогой друг чуть не за ручку привел в приемный покой. Эх, Чарея, страна непуганых идиотов…

…

Тогда Нил отшатнулся от нее, как от прокаженной. Или, хуже того, как от больной всеми штаммами свиного, рыбьего и кротового гриппа, вместе взятыми.

— Замечательно, — горько усмехнулась Лина. — Я думала, ты мне друг.

— Друг, конечно, друг, — выдохнул он. А в глазах — ужас пополам с презрением, как будто на «чужого» наткнулся в собственном доме.

Такими же глазами врач скорой помощи на нее смотрел, когда Лину только в больницу привезли. И не только смотрел. Бил по щекам и орал так, что стекла в перевязочной дребезжали. Колол глюкозу и матерился. Давал разряд на сердце и чертыхался.

— Да ты вообще знаешь, — надрывался он, — сколько всё это стоит? Тысячи кредитов только на предварительные генетические исследования! А потом на оплодотворение — удачным бывает одно из восьми сотен, чтобы ты знала, дура! — а выживает тоже не каждый, далеко не каждый! Тысячи прививок, лучшие препараты, новейшие системы безопасности — всё только для того, чтобы деньги твоих родителей и государства не пропали даром! А ты, идиотка, хотела всё прое***!

Лина дергалась под его руками тряпичной куклой. Не потому, что снаружи больно или обидно. Из-за того, что внутри. Лине казалось, что кто-то насыпал ей в голову битого стекла. Осколки позванивали, цеплялись друг за друга, скреблись и нестерпимо кололись. Один из них, видимо, по какой-то вене, приплыл прямиком в сердце и намертво там засел. Жить не хотелось. Хотелось только приблизиться по агрегатному состоянию к битому стеклу — может, тогда легче станет. А жить — слишком больно.

Правда, чувствовать осколки у Лины получалось, а вот объяснить про них — нет. Пожалуйста, Нил, один из лучших друзей — сколько лет уже знакомы! — а понять не смог. То ли не захотел, то ли она плохо рассказала… Покивал для виду и:

— Давай погуляем?

И погуляли, угу. До ближайшей клиники. А ведь когда-то еще другом назывался!

Хотя она всё равно не собиралась задерживаться на Чарее надолго.

…

Подумав, Лина решила всё же написать одному из знакомых. Трудно, конечно, судить, общаясь на расстоянии, но Рей, вроде, не походил на воинствующего витаиста. И не страдал излишним любопытством, что не менее важно.

Он появился через полчаса, поздоровался и кивнул на полянку с протестантами:

— Все жЫвотные — братья.

Лина прыснула в кулак. Рей улыбнулся:

— А, значит, ты не из таких. Я рад. Хотя, признаться, боялся. Сколько мы ни общались, ты всегда играла в оппозицию. Вот я и подумал…

— Не играла, — Лина нахмурилась. — Вот они — играют. А я вполне серьезно. Просто у меня в голове не укладывается, как можно принимать, не проверяя и не обдумывая, всё, о чем тебе говорят или пишут. Вот я и проверяю.

— И с многим не соглашаешься.

— Именно.

…

Сколько она себя помнила, жизнь была расписана, как по нотам. Танцы, пение, живопись — для души. Элитная лингвистическая школа — для мозгов. Гармония духа и тела, сбалансированный рецепт. А то, что рецепт пациента не устраивал, мало кого волновало.

Однажды, лет в пять, Лина всё лето пыталась улизнуть от родителей и залезть на старую, раскидистую черешню, которая росла на соседней даче. Добежать до дерева иногда удавалось, а вот подняться выше полуметра над землей — уже нет. Либо ее находил на месте преступления отец, либо, как из-под земли, возникал сосед в панике: «Деточка, ты же ушибешься!» Когда того не было дома, его роль исполняли случайные прохожие, дальние соседи или стражники в яркой форме.