Зофиил повернулся к Плезанс.

— Так ты разбираешься в волках? Может, отправить тебя наружу — вот и проверим, кого волки предпочитают, кур или людей.

Плезанс покраснела и потупила взор, как всегда, когда хотела сделаться как можно менее заметной.

— А может, мне все-таки следовало выпустить Сигнуса, — продолжал Зофиил. — Все-таки он у нас полуптица.

Заткнув Плезанс рот, фокусник взялся за свое излюбленное занятие — травить Сигнуса — и мог бы предаваться ему долго, если бы Наригорм внезапно не подала голос:

— Плезанс не боится волков.

Зофиил обернулся к девочке, которая сидела, скрестив ноги, на кровати позади нас.

— Тогда она или глупее, чем кажется, или никогда не видела волка.

— Она видела! — сказала Наригорм. — Расскажи им, Плезанс. Расскажи им то, что рассказывала мне.

Плезанс замотала головой и попыталась сильнее вжаться в угол, однако Наригорм настаивала:

— Она как-то приняла роды у волчицы, ведь правда, Плезанс?

— У волчицы! — Лицо Аделы вспыхнуло волнением. — Как такое возможно?

— Пустяки, не о чем говорить.

— Брось, Плезанс, — сказал Зофиил. — Не скромничай. Принять роды у волчицы — не пустяк. Теперь, когда мы уже это знаем, ты должна удовлетворить наше любопытство. К тому же нельзя обижать хозяйку — за ее исключительное гостеприимство следует отплатить хорошей историей. Камлот уже рассказал про волков; ты не сумеешь удивить нас больше.

Тон его вновь был холоден и спокоен, как будто ничего не случилось, однако он продолжал стоять, наклонив голову к двери и прислушиваясь к далекому собачьему лаю.

— Пожалуйста, — принялась упрашивать Адела. — Мы не отстанем, пока не расскажешь.

Плезанс слабо улыбнулась и с явной неохотой начала:

— Когда-то, много лет назад, я была в родных краях повитухой — принимала младенцев и помогала женщинам в родах. Одной моей соседке близилось время разрешиться от бремени, и я пошла в лес за травами для настоя, чтоб облегчить родовые муки.

Адела, подавшись вперед, стиснула руку Плезанс.

— До чего же я рада, что ты примешь моего ребенка. Я раньше так боялась. Я совсем не умею терпеть боль, но теперь, когда знаю, что ты будешь рядом...

— Супротив Божьей воли — облегчать родовые муки, — вмешался Зофиил. — Они — наказание женщине за грех. Господь повелел, чтобы она терпела страдания ради блага своей души.

Он взглянул на Аделу, словно надеясь, что в родах она испытает все муки адовы.

— Ты бы так не говорил, если бы тебе пришлось рожать, — вырвалось у меня. — А теперь дай Плезанс спокойно рассказать свою историю — ты больше других этого добивался.

Мне вспомнился Жофре в сарае. Очистит ли страдание его душу? Боль и впрямь меняет страдальца, но я не помню, чтобы она кого-нибудь изменила в лучшую сторону.

Плезанс замялась, глядя на Зофиила.

— Продолжай, женщина, — буркнул он и вновь повернулся к двери, прислушиваясь к звукам снаружи.

Плезанс неуверенно возобновила рассказ:

— Зима была долгая, и мята у меня кончилась. Первые ростки в огороде еще не взошли, потому что на холм, где я жила, весна приходила с опозданием. Поэтому я спустилась в долину, где не так ветрено и зелень пробивается быстрее. Мята растет все больше у воды, и я, найдя ручей, пошла вдоль него в лес. Однако, сколько я ни смотрела, нигде не было ни ростка мяты.

Я проголодалась и села под деревьями, чтобы съесть кусок хлеба, и, пока я ела, у меня вдруг мурашки пробежали по коже — я поняла, что рядом кто-то есть. Подняв глаза, я увидела волчицу, которая пила из ручья всего в нескольких футах от меня. Брюхо ее раздулось от щенков. Она была очень красивая, с густой лоснящейся шерстью и крепкими лопатками. Сперва я испугалась, но тут она подняла морду и посмотрела на меня большими янтарными глазами. Они были как огонь. Я заглянула в них и увидела, что она всего лишь мать, мучимая жаждой и голодом. Я бросила ей остатки хлеба, и она поймала их острыми белыми зубами. Я не двигалась, пока она не исчезла. А когда я встала, то увидела на месте, где была волчица, густую поросль молодой мяты.

Прошла неделя, и ночью ко мне постучали. Я подумала, что пришел соседкин муж сказать, что у нее начались схватки, но, отворив дверь, увидела незнакомца. Он был высокий, всклокоченный, с горящими глазами, но приятный видом.

«Бери свои травы и пойдем скорей, — сказал он. — Моя жена рожает, и некому ей помочь».

Ночь была холодная, иней блестел под луной; в такой мороз не хочется выходить на улицу, но ребенок не спрашивает, когда ему родиться. Поэтому я собрала нужные снадобья и вслед за незнакомцем отправилась в темноту. Вскоре мы миновали последние дома и углубились в долину.

Незнакомец шагал впереди, я за ним, стараясь не потерять из виду высокую темную фигуру. И вот тут-то, на залитой лунным светом тропе, я заметила, что мой провожатый не оставляет следов на инее и не отбрасывает тени. Я испугалась, но промолчала.

Наконец мы подошли к трещине между камнями. Провожатый сделал мне знак войти, но я медлила, потому что трещина казалась очень узкой и не могла никуда вести. И тут изнутри глухой голос пророкотал: «Входи, женщина, и сделай, чего от тебя ждут».

Я протиснулась между камнями и сразу оказалась в большой пещере. Сердце замерло у меня в груди. Вкруг огромного костра, взметавшего алые и синие языки, прыгали, хохотали и выли по-волчьи шейдим.

— Кто такие шейдим? — спросила Адела.

Плезанс вздрогнула и на мгновение замялась, потом произнесла шепотом:

— Бесы.

— Не слышала такого слова.

Родриго вмешался:

— Может быть, в твоих краях говорят по-другому. Их в каждой деревне называют по-своему. Ведь правда, Плезанс?

Он посмотрел на нее с непонятной тревогой, потом покосился на Зофиила, но тот прислушивался к звукам снаружи. Плезанс с Родриго обменялись какими-то странными взглядами, и на лице ее проступил испуг.

Родриго сжал ее руку и ободряюще улыбнулся:

— Рассказывай дальше. Бесы...

Плезанс заговорила снова, но руки ее дрожали.

— Бес, позвавший меня внутрь, заговорил: «Приступай. Если будет мальчик, проси, чего хочешь, а если девочка — ты пожалеешь, что родилась на свет».

При этих его словах ше... бесы захохотали, а я затряслась так, что едва не выронила мешочек со снадобьями. Бесы отдернули занавеску: за ней лежала волчица, которую я видела у ручья. Она скалилась, но, заглянув в ее янтарные глаза, я увидела женщину, страдающую от родовых схваток.

Она заговорила тихим гортанным голосом, и мне пришлось напрячь слух, чтобы ее расслышать.

«Женщина, ты меня накормила, и я отплачу тебе советом: ничего здесь не ешь и не пей, как бы тебе ни хотелось, не то станешь одной из нас».