Я забрала ключи от своей комнаты и спустилась вниз. Прежде чем ехать к Руслану за вещами, решила зайти к Кате. Если она и уезжала домой на лето, то должна была уже вернуться. Если нет, то скоро я все узнаю.

Последний раз мы виделись, когда мы с Игорем снимали ее в студии, когда мы еще были вместе. Я не могла избавиться от ощущения, что все это было не со мной, не в моей жизни. Это была не я, а кто-то другой – чужая любимая девушка, чью роль я играла, чью роль мне навязали помимо моей воли.

Пятиэтажные блоки протянулись вдоль дороги, их строили парами, в форме буквы «Г» так, что сверху они были похожи на семь прямоугольников с проходами в углах по диагонали.

Показала студенческий на первом этаже и прошла в левое крыло. До пятого этажа шла пешком. Старый желтый линолеум в коридоре равномерно пузырился по всей поверхности, зиял внезапными серыми разрывами.

Дойдя до Катиной комнаты, я толкнула дверь. Не открылась. Прислушалась. Было тихо. Постучала три раза. Потом еще два чуть сильнее – так, что заныли пальцы. За дверью послышались шаги и звук открываемого замка.

Мне открыла Алла – девушка с четвертого курса. Катя делила с ней комнату со второго семестра. На голове полотенце, завязанное розовым узлом; сама в коротком халате, руки и ноги в мурашках, шерстяные вязаные носки в полоску почти до колен, стоптанные тапочки. В этом блоке всегда было холодно – даже в теплое время года.

– Привет, – сказала я, чувствуя неловкость. – А Катя у себя?

– Кати нет, – тихо ответила Алла, все так же стоя в дверях.

– Она еще не приехала? Мы не виделись три месяца, ее телефон не доступен, на сообщения она не отвечает. Я только приехала. Думала, может, она здесь.

– Катя умерла три недели назад.

Я сползла по стенке в коридоре, вцепившись в сумку. Алла принесла мне воды и закрыла дверь.

Алла рассказала, что в начале августа Катя захлебнулась в ванной. Вода лилась через край, она была в платье цвета чайной розы, а глаза завязаны черным шелковым шарфом. Она даже как будто улыбалась, чуть приоткрыв пухлые чувственные губы, будто просто уснула. Она была такой красивой, что невозможно было поверить, что она мертва.

– Она покончила с собой?

– Я не знаю, – ответила Алла. – Ты еще не была в институте? Сейчас только и говорят об этом. Понимаешь, она ведь не резала вены, не пила таблеток, не пыталась повеситься. Ей было сложно здесь. Не ладилось с парнем. Высокий такой, автогонщик. Ты знаешь, наверное. Она любила его так, что хватило бы на десять таких с головою. Ничего не ела и постоянно пила. Я почти не видела ее трезвой. В тот день у нее что-то произошло с ним. Она пришла ночью в слезах. Очень пьяная, двух слов связать не могла. Сказала, что пойдет в душ, закрылась там. Долго не выходила, не отвечала. Ее мобильник разрывался от звонков – это тот самый парень ей звонил. Раз двадцать позвонил, наверное. Я разбудила соседей, чтобы помогли выломать дверь. Вода начала литься уже в коридор. Когда этот парень снова позвонил, я ответила ему. Он прибежал быстрее соседей… тут же аспирант ее появился, просто зашел к ней зачем-то. Вместе они выломали дверь. Гонщик достал ее из воды, стянул повязку с глаз. Аспирант плакал.

Медэкспертиза сделала вывод, что это не было самоубийством. Катя слишком много выпила, отключилась в ванной и захлебнулась водой.

Я села на маршрутный автобус и приехала в институт. Фото Кати стояло на первом этаже – у поста охранников, прямо напротив турникетов. На фото Катя выглядела тринадцатилетним подростком, почти еще ребенком со взрослым взглядом. Это был один из тех снимков, которые мы сделали в тот день, когда виделись в последний раз. На балконе в нашей прошлой квартире, среди цветущих анемонов в длинном розовом платье, которое я подарила ей. «Какая красивая…» – вздыхали студенты и преподаватели. «С какого она курса?» – спрашивали другие. Люди подходили, задумчиво смотрели на детское лицо взрослого ребенка и уходили по своим делам. «Такая молоденькая… только восемнадцать исполнилось…» – бесконечный поток слов. «Катя… а она точно у нас училась? Никогда ее не видел…»

Обернувшись, я наткнулась на взгляд Миши. Мы молча подошли друг к другу и обнялись. Под глазами обозначились синяки; он кусал губы, а я плакала на его плече.

– Она тебя очень любила, – сказал Миша. – Ты была ей ближе всех.

– Она тебя очень любила, – повторила я за ним.

Это было похоже на признание в любви. Искаженное признание.

Миша не ответил, только крепче обнял.

– Можешь отвезти меня домой?

– Поехали, – кивнул он.

Мы ехали молча.

Катя умерла три недели назад. За это время я отправила ей десять сообщений в социальной сети, которые навсегда останутся непрочитанными. Десять СМС, на которые никогда не получу ответа. Несколько звонков на номер, который теперь навсегда недоступен.

Выезжая на Ленинский проспект, я отправила ей последнюю СМС. Написала, что очень скучаю по ней. Мне хотелось верить, что Катя прочитает или хотя бы почувствует это.

Я разместила резюме в Интернете. Нужно было найти работу со сменным графиком. Отправила на три вакансии. Спустя сутки меня пригласили на собеседование в банк на должность оператора в колл-центр.

Строгая менеджер по персоналу спросила меня только о том, насколько хорошо я владею компьютерными программами, после чего записала в группу на обучение со следующей недели.

Я проучилась полторы недели, сдала зачет одной из первых, и с начала октября вышла на работу.

Рус настоял на том, чтобы я жила с ним – в комнате при медицинском центре. Место в студенческом общежитии оставалось за мной.

Я уже не любила Руслана, но с ним было хорошо, спокойно и удобно, тем более я не могла быть одна. Самым страшным для меня казалось остаться наедине с собой однажды вечером и начать думать, думать, думать – прокручивать в памяти холодные, дикие, безысходные три месяца, тонуть в безмолвном отчаянии, захлебываясь слезами на пустой кухне.

Кричать – и не слышать ответа.

Я больше не ездила на электричках. Я не скучала по деревянным скамейкам, окуркам на полу и бутылкам, катающимся туда-сюда, от одной ноги к другой и обратно. Не скучала по битым стеклам, утреннему холоду и табачному запаху. Скучала по времени. Иногда мне снилось, что я опаздываю на утреннюю электричку, бегу со всех ног, чтобы занять место у пыльного окна и дремать, согреваясь ярким шарфом и незаметным теплом окружающих, а потом просыпаться и смотреть на улицу, ставшую светлее за несколько остановок.

Сквозь пыльные узоры мелькали полуразрушенные заводские здания с битыми стеклами, дачные поселки у железной дороги, серые домики из дерева, в которых давно никто не жил, заросшие огороды, покосившиеся заборы – кто-то укрепил их листами железа, неровного и рыжего от воды и времени.

Вагоны, двери, платформы, расписания движения поездов, рыночная площадь – после ливня почти затопленная грязной водой. Желтые маршрутки, автобусы, железная дорога, усыпанная гранитом. Игорь выгуливает собаку где-то рядом… Можно закрыть глаза и представить. Четко, будто видела секунду назад. Мне было достаточно этого.