При таком обширном географическом распространении поильменских славян Новгород не мог удержать непосредственно за собой всех земель, в которые проникли их переселенцы. Отпадение колонизационных земель началось с потерей Новгородом центрального значения для всей Руси, с переходом русских князей в Киев. Уже в начале X века мы видим Ростов, который можно считать центром новгородских поселений в Поволжье, в непосредственной зависимости от Киева (907 год; Лавр., с. 13). При разделе Руси между сыновьями Владимира Ростов и Муром являются особыми уделами. Но вскоре они теряют такое самостоятельное положение до XII века, когда они образовали особые княжения (Ростовско-Суздальское, Муромское), остаются волостями южнорусских Приднепровских княжений: Ростов вместе с Белоозером – Переяславского, Муром – Черниговского. Таким образом, с перенесением старейшего стола на юг, в Киев, собственно Новгородская земля ограничивалась областью первоначальных расселений ильменских славян и их ближайших, более сплошных колоний в инородческих землях. Она была окружена с востока Ростовской землей Переяславского княжения, с юга Смоленским и Полоцкими княжениями, а на запад и северо-восток соприкасалась с инородческими землями, вглубь которых продолжали идти и колонизация новгородцев, и связанное с ней их политическое господство. Впрочем, на северо-востоке, в Заволочье, они могли распространяться успешнее, чем к побережьям Варяжского моря, на которых инородческое население являлось более устойчивым. Древнейшим памятником исторической географии собственно Новгородской земли можно признать известный «Устав Ярослава о мостех или о мостниках», которым определяются повинности по отношению к городу со стороны новгородских горожан и волостей, непосредственно зависевших от Новгорода. Этот памятник дошел до нас в списках, из которых древнейший относится к XII веку, и, по-видимому, представляет черты позднейшего происхождения, которые не позволяют относить его к Ярославу Великому. Так, он упоминает церковь Свв. Бориса и Глеба, об основании которой летопись сообщает только под 1176 годом (Новг. I лет. в Полн. собр. русск. лет. Т. III. С. 10), и иноземных купцов, начало постоянных поселений которых в Новгороде необходимо отнести к позднейшему времени, особенно если иметь в виду, что между иноземными торговцами упоминаются в уставе не одни готы, но вместе с тем и немцы. А немцы, по соображению всех исторических обстоятельств, никак не могли явиться в Новгороде как особое население раньше конца XII и начала XIII столетия, ибо непосредственные сношения германцев с русскими начинаются только со времени открытия Остзейского края бременскими купцами в 1158 году и затем уже в XIII веке развиваются в Новгороде, под крылом готландцев до образования особенного, отдельного от готского, Немецкого двора, который и нужно разуметь в уставе под названием «немцы». Все это заставляет приписывать «Устав о мостех» Ярославу, сыну Всеволода Большое Гнездо (конец XII и начало XIII века) или даже Ярославу Ярославичу, брату Александра Невского[264]. Но тем не менее было бы не совсем согласно со строгой исторической критикой отвергать всякую связь «Устава о мостех» с именем Ярослава Великого. Быть может, первоначальная редакция этого «Устава» действительно обязана своим началом этому князю: по крайней мере, все известные списки «Устава о мостех» находятся в списках суда Ярослава и устава о пошлинах и уроках. Далее нет сомнения, что «Устав о мостех» есть не что иное, как письменное подтверждение, закрепление и разъяснение тех повинностей, которые существовали для населения гораздо ранее его и которые установились в силу обычая еще в то отдаленное время, когда, по летописному преданию, словени «седоша около озера Ильмеря, прозвашася своим именем, и сделаша град, и нарекоша и Новгород» (Лавр., с. 3). С другой стороны, признавая, что дошедшая до нас редакция «Устава о мостех» относится к XIII веку, и сравнивая ее с другими новгородскими грамотами того же времени, в которых перечисляются новгородские волости, нельзя не видеть, что она не упоминает многих волостей, упоминаемых последними, и что такие волости – именно те, где новгородцы могли утвердиться только со второй половины XI века, то есть северо-восточные, лежащие за Белоозером. В «Уставе» нет Вологды, Заволочья, Колоперми, Тре, Переми, Печоры, Югры[265]. Эта разница может быть объяснена только тем, что при расширении новгородских пределов городовые повинности не распространялись на вновь присоединяемые волости и что их продолжали нести только те, на которых они пали в старину. Такие соображения дают некоторые основания искать в «Уставе о мостех» указаний на географию Новгородской земли – по крайней мере половины XI века.

Городовыми повинностями относительно Новгорода были обязаны, кроме городского населения, волости Ржевская, Бежицкая, Водская, Обонежская, Яжелбицкая. Из них Обонежская распадалась на три рели: Лужскую, Лопскую и Волоховскую; Яжелбицкая на две, которых названия «Устав» не приводит[266]. Ржевская занимала юго-западное побережье Ильменя, примыкая на западе к Псковской земле, на юге к Полоцкой и Смоленской землям. Название ее объясняется древним новгородским городом Ржевой, лежавшим на южной окраине Новгородской земли, может быть, на месте теперешнего Новоржева, и позднее заменилось названием Шелонской пятины. К востоку от Ржевской волости за Ловатью простиралась Яжелбицкая, позднее Деревская, пятина, соприкасавшаяся на юге со Смоленской землей, на юго-востоке с Ростово-Суздальской. Центром ее был Яжелбицкий погост на месте теперешнего Яма Яжелбицкого на реке Поломеди к западу от Валдая по дороге в Новгород. С востока к ней примыкала Бежицкая волость – по уставной грамоте Новгородского князя Святослава Ольговича – Бежицкий ряд, заключавший в себе в 1137 году населенные места: Бежицы, Городецьк (к югу от него), Змень, Иезьск, Рыбаньск (ниже его по течению Мологи) и Выизьск (место неопределенное). Здесь новгородские владения могли простираться по Мологе до устья реки Кобожи, а на юго-востоке до Медведицы, которая в известии Начальной летописи о войне Олеговичей с Мономашичами 1069 года является порубежной рекой между Новгородской и Ростово-Суздальской землями (Лавр., с. 108). Северную часть Новгородской земли составляли волости Водская и Обонежская. Первая, получившая свое название от исконного инородческого населения води, или вожан, занимала южное побережье Финского залива. Что касается Обонежской волости, то «Устав о мостех», перечисляя ее части, дает возможность определить ее первоначальное положение и пространство. Из самого названия ее видно, что она достигала Онежского озера. В первой половине XII века область Обонежского ряда заключалась между озерами Ладожским и Онежским, занимала побережья рек Олонки, Свири, Паши и Сяси и с запада Волховом отделялись от Водской волости. Но рели Лужская, Лопская и Волоховская, которые, по смыслу «Устава о мостех», следует признать составными частями упоминаемого им Обонежья, показывают, что при составлении этого «Устава» к нему причисляли область, простирающуюся от южных побережий Ладожского озера и истока Невы на юго-запад по крайней мере до верховьев Луги. Сюда приурочиваются рели Лужская и Лопская, первая – к верховьям Луги, где и теперь еще находится погост Лужский (Егорьевский), вторая к Ладожскому побережью, на котором, как видно из писцовых книг 1500 года, был расположен погост Лопский-Егорьевский, по рекам Нарве, Шельдихе и Лаве (Лавуе), доходя берегом озера до самого Орешка. Здесь же по реке Лаве и восточному берегу юго-западного залива Ладожского озера находилась особая волостка Малая Лопца, состоявшая из нескольких деревень[267]. Лежащая по Волхову и этой реке Волховская рель могла достигать южных берегов Онежского озера и в первой половине XII века составила уже особый ряд Обонежский – зачаток позднейшей Обонежской пятины. Весьма вероятно, что усиление славянского элемента в Обонежье, распространение новгородских владений за Свирь, наконец, успешный ход колонизации за озеро Онегу и в Подвинье к концу XI и в начале XII века повели за собой отделение собственно Обонежья, Волховской рели «Устава», от релей Лужской и Лопской, присоединенных при этом к Водской пятине, частями которой они являются позднее. По уставной грамоте князя Святослава Олеговича 1137 года Обонежский ряд состоял из четырнадцати населенных мест, рассеянных на пространстве от реки Олонки до истоков Ояти, Паши и Сяси. То были Олонье (теперешний Олонец); Свирь (которое надо искать на реке этого имени), Юскола, может быть, теперешнее село Юксовское на озере Юксовском, соединенном речкой со Свирью, недалеко от ее истоков; Тервинич, или теперешний Тернич Наволок, на реке Свири ниже Лодейного поля, или, что вероятнее, погост Тервиничи (1500 год) на южном притоке Ояти в Тихвинском уезде, почти на границе с Лодейнопольским; Вьница (Вьюница), теперешний Виницкий погост (1500 год) на Ояти, выше Ярославичей в Лодейнопольском уездов. Далее на запад по реке Паше: Устье Паши, Пахиток на Паше (место неопределенное), Кукуева Гора, или Кучевина на Паше, Новгородского уезда, или Кокова на Паше же в северном углу Тихвинского уезда. Далее – Пермино и Кокорка – места неопределенные, но так как уставная грамота в исчислении местностей соблюдает известный порядок, следуя их расположению с севера на юг и юго-запад, то их следует искать где-то между Пашей и Сясью, к полости которой грамота вслед за тем переходит. Здесь, на Сяси, лежали Масиега, Липсуевичи, Тойвота и Липна. Из них Масиега приурочивается к побережью речки Масельги, через Волгому (Валгаму), вливающейся в Сясь, близ самого впадения этой последней в Ладожское озеро. Здесь мы видим населенные места: Масельская Горка, Масельский погост и деревни с именем Масельга: Усадище, Заречье, Залужье, Тихомировщина. Липна «Устава» приурочивается к погосту Липицкому, или Липинскому (1509 год), на Сяси, несколько выше впадения в нее реки Тихвины. Липсуевичи и Тойвота – места теперь неопределенные – надо искать по той же реке между Липной и Масиегой.