В конце дня произошло очередное вооруженное столкновение. Стали слышны выстрелы, свист снарядов со слезоточивым газом и вопли обезумевших от ярости детей, убегавших и прятавшихся от пуль на узеньких улочках Балатакампа. Вскоре прибыла новая партия пострадавших. Истерично рыдающие матери, прячущие лица под покрывалами и несущие на руках посиневших младенцев, кашляющих и задыхающихся. Раненые дети в окровавленной одежде, страдальчески озирающиеся вокруг, скорчившиеся от боли на носилках. Отцы, глотающие слезы и держащие за руку сыновей, которых готовят к операции. И другие отцы, голосящие за стенами палатки, в пыли, и жаждущие мести.

На третий день за мной приехала машина израильской «Скорой помощи». Меня хотели перевезти в Иерусалим и поместить в более комфортные условия, до тех пор пока я не смогу вернуться на родину. Я отказался. Еще через час прибыла делегация службы туризма: они предложили обеспечить мне улучшенное питание, более удобное спальное место и еще кучу всяких благ. Я снова отказался. И вовсе не из солидарности с арабами, а потому, что эта палатка стала для меня единственным надежным убежищем — и мой «Глок» с полной обоймой спокойно лежал тут же, спрятанный под матрацем. Тогда израильтяне дали мне подписать бумагу, гласившую, что за все, что произошло и еще может произойти со мной на западном берегу реки Иордан, они ответственности не несут. Я подписал. Взамен я попросил, чтобы они помогли мне взять в аренду другую машину.

Когда они уехали, я умылся и осмотрел свою физиономию, глядя в заляпанное зеркало. Лицо еще больше потемнело, к тому же я здорово похудел. Кожа на скулах была натянута так, что я напоминал скелет.

Я очень осторожно снял повязку, закрывавшую рот. От края нижней губы наискосок спускался длинный шрам. Эта вторая, кривая улыбка словно была выдавлена колючей проволокой. Я погрузился в раздумья. Сначала о своем новом лице. Потом — о том, что моя личность все время претерпевает изменения. И преисполнился мрачного оптимизма с примесью лихорадочной тяги к самоубийству. Я решил, что отъезд из Парижа 19 августа стал моим собственным концом света. За последние несколько недель я превратился в неприкаянного Безымянного Странника, который подвергается чудовищному риску, но знает, что будет вознагражден: каждый день он будет открывать для себя реальную жизнь. Впрочем, Сара уже сказала мне однажды, что я «никто». Мои руки без отпечатков пальцев стали символом новой свободы.

Тем вечером я думал о «Едином мире». Мои подозрения рассеялись. За несколько дней пребывания в полевом госпитале я смог оценить работу организации: ни единого намека на какие-нибудь махинации, злоупотребления или торговлю человеческими органами. Сотрудниками «Единого мира» были врачи-добровольцы, самоотверженные и заботливые люди, опытные профессионалы. И хотя «Единый мир» все время оказывался на моем пути, хотя Сикков якобы работал на эту организацию, хотя Макс Бём по каким-то неизвестным соображениям завещал свое состояние именно этой ассоциации — версия о незаконной торговле человеческими органами отпадала. И все же какая-то связь существовала, в этом я не сомневался.

Десятого сентября один из швейцарских врачей «Единого мира», Кристиан Лоденберг, с которым я познакомился в палестинском лагере, снял скобки с моих ран. Я тут же произнес несколько слогов. Вопреки ожиданию, из моего вялого рта донеслись вполне внятные и различимые слова. Я вновь учился говорить. В тот же вечер я объяснил Кристиану, что я орнитолог и приехал наблюдать за птицами. Судя по всему, Кристиан мне не поверил.

— В этих местах появляются аисты? — спросил я у него.

— Аисты?

— Такие птицы, белые с черным.

— А-а… — Кристиан внимательно смотрел на меня своими светлыми глазами, стараясь угадать скрытый смысл моих слов. — Нет, в Наплузе такая живность не водится. За ней надо ехать в Бейт-Шеан, в долину Иордана.

Я рассказал ему о своем путешествии и о спутниковой системе, следившей за передвижением аистов над территорией Европы и Африки.

— Ты не знаешь Миклоша Сиккова? — задал я очередной вопрос. — Он работает в ООН.

— Это имя мне ничего не говорит.

Я протянул Кристиану паспорт убийцы.

— Да, я знаю этого типа, — сказал он, взглянув на фотографию. — Где ты взял этот паспорт?

— Что тебе известно об этом человеке?

— Не так уж много. Он забредал сюда время от времени. Подозрительная была личность. — Кристиан замолчал и посмотрел на меня. — Его кто-то убил в тот день, когда на тебя напали.

Кристиан отдал мне паспорт, отливающий металлом.

— Лица у него не осталось вообще. В него попало шестнадцать пуль сорок пятого калибра, да еще стреляли в упор. Здесь нечасто встретишь такое оружие. По правде говоря, я только однажды видел сорок пятый калибр — тот, что лежит у тебя под матрацем.

— Откуда ты знаешь?

— Небольшой личный обыск.

— А когда вы нашли Сиккова? — не унимался я.

— Сразу после тебя, в нескольких кварталах от площади. В суматохе никто не связал его смерть с твоим присутствием в лагере. Сначала решили, что была разборка между палестинцами. Потом опознали одежду, оружие и все остальное. Проверили отпечатки пальцев — в «Едином мире» все проходят регистрацию — и окончательно установили личность этого болгарина. Врачи, производившие вскрытие, нашли у него в черепе несколько пуль.

Я читал отчет: это закрытый документ, ни номера, ни имени. Я сразу понял, что здесь что-то не так. Во-первых, этот тип погиб при загадочных обстоятельствах. Во-вторых, этот болгарин вообще занимался непонятно чем. Мы объяснили людям из спецслужб, что речь идет о самом обычном несчастном случае, что телом мы можем распорядиться по нашему усмотрению и что израильской полиции это совершенно не касается. Мы находимся под покровительством ООН. И израильтяне тут же заткнулись. И больше не было разговоров ни об убийстве, ни об оружии сорок пятого калибра. Дело закрыли.

— Кем был Сикков?

— Не знаю. Кем-то вроде наемника. Его прислали из Женевы, чтобы обеспечивать охрану наших грузов от возможного расхищения. Сикков был странным парнем. За последний год он появлялся всего только пару раз, в одни и те же дни.

— Когда?

— Не знаю. Думаю, что в сентябре и, наверное, в феврале.

Именно в это время аисты обычно пересекают территорию Израиля. Подтверждение еще одной догадки: Сикков действительно был одной из пешек в игре Макса Бёма.

— Что вы сделали с трупом?

Кристиан пожал плечами:

— Мы его похоронили, вот и все. Сикков был не из тех, чье тело могли бы потребовать родственники.

— Вы не задавались вопросом, кто мог отправить его на тот свет?

— Сикков был темной личностью. Никто о нем не жалеет. Это ты его убил?

— Да, — вздохнул я. — Но я не могу тебе больше ничего рассказать. Я уже говорил о своем путешествии в компании аистов. Я убежден, что Сикков тоже следил за ними. В Софии он и еще один человек попытались меня убить. Погибли несколько ни в чем не повинных людей. Во время столкновения с ними я прикончил его соратника и скрылся. Потом Сикков нашел меня здесь. На самом деле ему было отлично известно, куда я двинусь дальше.