Саймонс поработал со всеми. Не было смысла говорить им, что его военная проницательность намного превосходила их собственную: они сами должны были прийти к этому выводу. Равным образом его манера поведения крутого парня имела своей целью дать им понять, что отныне им не придется уделять слишком много времени или внимания таким вещам, как попытка согреться, еда, питье и беспокойство по поводу ни в чем не повинных прохожих. Упражнение в стрельбе и урок с ножом также таили в себе скрытую цель: Саймонсу меньше всего хотелось, чтобы в его операции пришлось прибегать к убийству, но обучение умерщвлению напоминало этим мужчинам, что спасение может оказаться делом жизни и смерти.

Самым важным элементом в его психологической кампании была имитация налета на тюрьму. Саймонс был совершенно уверен, что тюрьма не окажется точно такой, как ее описал Кобёрн, и что этот план придется изменить. Налет никогда не происходил в соответствии с разработанным сценарием – это было известно ему лучше, нежели кому-либо еще.

Репетиции налета на Сон Тей длились неделями. На военно-воздушной базе Эглин Эр во Флориде была построена точная копия лагеря для военнопленных из брусьев два на четыре и маскировочной ткани. Чертов макет приходилось убирать по утрам перед восходом солнца и вновь устанавливать ночью, потому что русский спутник-разведчик «Космос-355» каждые сутки дважды пролетал над Флоридой. Но это была отличная вещица: в этом макете были воспроизведены каждое чертово деревце и канава тюрьмы Сон Тей. И потом, после всех этих репетиций, когда они пошли на настоящее дело, один из вертолетов – тот, в котором находился Саймонс – приземлился не в том месте, где полагалось.

Саймонс никогда не забудет тот момент, когда он осознал эту ошибку. Его вертолет вновь поднялся в воздух, выгрузив налетчиков. Перепуганный вьетнамский часовой выскочил из укрытия, и Саймонс выстрелил ему в грудь. Разразилась стрельба, ослепительно полыхнула вспышка, и Саймонс увидел, что окружающие его здания не были зданиями лагеря Сон Тей.

– Возвращай этот гребаный вертолет обратно сюда! – рявкнул полковник своему радисту. Он приказал сержанту включить проблесковый огонь, чтобы указать участок посадки.

Ему стало понятно, где они оказались: в четырехстах ярдах от Сон Тей, на участке, отмеченном на разведкартах как школа. Но это была не школа. Повсюду располагались подразделения противника. Это был барак, и Саймонс понял, что ошибка пилота вертолета была удачной, ибо теперь он мог запустить упреждающую атаку и уничтожить сосредоточение вражеских сил, которое в противном случае могло бы поставить под угрозу всю операцию.

Это была как раз та ночь, когда он стоял у барака и застрелил восемьдесят человек в нижнем белье.

Нет, операция никогда не происходила в соответствии с планом. Но приобретение сноровки в исполнении плана было в любом случае лишь половиной цели репетиции. Другой частью операции – и, как в случае с сотрудниками «ЭДС», важной частью – было выучиться действовать совместно как одна команда. О, они уже были великолепны в роли интеллектуальной команды – дайте каждому из них кабинет, секретаря, телефон, и они компьютеризируют весь мир, – но совместная работа руками и телами была чем-то иным. Когда эти парни приступили к ней 3 января, у них спуск весельной шлюпки на воду одной командой превратился бы в проблему. Через пять суток они действовали подобно машине.

И это было все, что могло быть сделано здесь, в Техасе. Теперь им предстояло взглянуть на настоящую тюрьму.

Пришло время ехать в Тегеран.

Саймонс известил Стоффера, что он вновь хочет встретиться с Перо.

Пока команда спасателей тренировалась, президенту Картеру представился последний шанс предотвратить кровавую революцию в Иране.

И он упустил его.

Вот как это произошло…

* * *

4 января посол Уильям Салливен улегся умиротворенным в постель в своей личной квартире в большой прохладной резиденции на территории посольства на пересечении авеню Рузвельта и Тахт-и-Джамшида в Тегеране.

Шеф Салливена, государственный секретарь Сайрус Вэнс был занят на переговорах в Кэмп-Дэвиде весь ноябрь и декабрь, но теперь он возвратился в Вашингтон и сосредоточился на Иране – и, между прочим, это было заметно. Сразу прекратились неопределенность и нестабильность. Телеграммы, содержавшие указания Салливену, стали четкими и решительными. Что наиболее важно, Соединенные Штаты наконец обрели стратегию для борьбы с кризисом: они собирались разговаривать с аятоллой Хомейни.

Это был собственный замысел Салливена. Теперь он был уверен, что шах вскоре покинет Иран, а Хомейни триумфально возвратится. Его задачей, считал посол, было сохранить отношения Америки с Ираном путем изменения правительства таким образом, чтобы Иран все еще оставался оплотом американского влияния на Ближнем Востоке. Это можно было осуществить, помогая иранским вооруженным силам оставаться сплоченными и продолжая американскую военную помощь новому режиму.

Салливен позвонил Вэнсу по безопасной телефонной связи и просветил его как раз на этот предмет. США должны направить эмиссара в Париж для встречи с аятоллой, настаивал Салливен. Хомейни следует известить, что основной обеспокоенностью Соединенных Штатов было сохранить территориальную целостность Ирана и отвести советское влияние; что американцы не хотят видеть усиливавшуюся битву в Иране между армией и исламскими революционерами; и что, как только аятолла придет к власти, США предложат ему ту же самую военную помощь и продажу оружия, которую они обеспечивали шаху.

Это был смелый план. Найдутся люди, которые будут обвинять США в том, что они оставили друга в беде. Но Салливен был уверен, что для американцев настало время перестать нести потери, сотрудничая с шахом, и посмотреть в будущее.

К его чрезвычайному удовлетворению, Вэнс согласился.

Так же поступил и шах. Уставший, безучастный, не желающий больше проливать кровь, чтобы оставаться у власти, шах даже не стал притворяться упорствующим.

Вэнс назначил в качестве эмиссара к аятолле Хомейни Теодора Х. Элиота, высокопоставленного дипломата, который служил экономическим советником в Тегеране и бегло говорил на фарси. Салливен пришел в восторг от этого выбора.

Прибытие Теда Элиота в Париж было запланировано через двое суток, на 6 января.

В одной из спален для гостей резиденции посла генерал военно-воздушных сил Роберт Хайзер по кличке «Голландец» также собирался лечь спать. Салливен не был в таком же восторге от миссии Хайзера, как от миссии Элиота. «Голландец» Хайзер, заместитель командующего (Хейга) вооруженными силами США в Европе, прибыл вчера, дабы убедить иранских генералов поддержать новое правительство Бахтияра в Тегеране. Салливен был знаком с Хайзером. Тот был прекрасным воякой, но никаким дипломатом. Он не говорил на фарси и не знал Ирана. Но, даже если бы генерал был идеально подготовлен для этой миссии, его задача выглядела безнадежной. Правительство Бахтияра не получило поддержки даже умеренных сил, а сам Шахпур Бахтияр был исключен из центристской партии Национального фронта просто за принятие предложения шаха сформировать правительство. Тем временем армия, которую Хайзер тщетно пытался передать Бахтияру, продолжала ослабевать, поскольку солдаты тысячами дезертировали и присоединялись к революционной толпе на улицах. Самое лучшее, на что мог надеяться Хайзер, так это еще немного удержать армию от развала, пока Элиот в Париже договорится о мирном возвращении аятоллы.