В эту благостную картину врывается другой порыв, очень сильный и внезапный, он рвет мелодию на части. Та же низкая, печальная нота, которую я слышала в первую ночь. Коул. Но мелодии удается сохраниться, она снова собирается, восстанавливается.

Ноги сами несут меня вперед, к деревьям, и я ощущаю себя порхающей мошкой, ночным мотыльком, который несется на свет лампы, не видя больше ничего вокруг. Я делаю несколько неуверенных шагов вниз по склону, прежде чем Коул твердой рукой хватает меня за запястье.

– Подожди, – требует он, хотя и его, кажется, влечет к себе свет.

– Что это за место? – спрашиваю я. Я чувствую: он рядом. Но не вижу, я вообще ничего не вижу, потому что не могу оторвать глаз от свечения.

А потом появляется темный силуэт. Он движется на фоне следующего холма. Маленькая фигурка, вроде бы детская, окутанная еще более глубокой тьмой, словно она завернулась в саму ночь вместо плаща. Силуэт движется по пустоши в сторону деревьев с неестественной легкостью и скоростью, как будто ветер и трава не то несут ее, не то подталкивают. Как будто она и не касается ногами земли.

Фигура, танцуя, движется по долине внизу, потом поднимается к лесу.

– Нет, – вскрикиваю я и окликаю фигурку, когда та приближается к освещенному месту. Коул крепко держит меня, не отпускает.

– Ты что, не видишь? – я пытаюсь освободиться. – Это же ребенок. Мы должны его спасти.

Я вырываюсь и бегу прочь от Коула, вниз по склону, но ощущаю, что он бежит со мной наравне. Он что-то говорит, просит меня подождать, не спешить, что-то еще, но в ушах у меня свистит ветер, и я не могу оторвать глаз от этого силуэта, вырисовывающегося на фоне светящихся деревьев. Возможно, это маленькая девочка со светлыми волосами и голоском, похожим на птичий щебет. Эта мысль, кажется, материализуется, и у меня перед глазами встает фигурка моей озорной сестренки.

Я слишком быстро несусь вниз и, споткнувшись, приземляюсь на четвереньки, больно ударившись коленями. Руки и икры тоже все в ссадинах, но я не чувствую боли. Подоспевший Коул помогает мне подняться. Невольно я удивляюсь, как близко оказался лес. Казалось, он где-то вдали, но вот мы стоим внизу, совсем рядом с ним, и в жестком голубовато-белом свете можно различить отдельные ветви.

– Рен! – кричу я, но она не оглядывается, даже не поворачивает голову на голос. Она направляется прямо в лес и вдруг скрывается из виду.

Я снова и снова выкрикиваю ее имя, бросаюсь к опушке, но Коул больше не деликатничает. Его хватка становится жесткой, а в голосе больше нет ни мольбы, ни неуверенности.

– Нет, Лекси. Это не она. Тут что-то не так.

Ветер все нарастает, но музыка смолкла, теперь он только злобно завывает. Коул морщится, как от боли, и отворачивается от источника звука, от леса. Я снова высвобождаю руку и делаю несколько шагов – я уже почти могу коснуться надломленной ветки на самой опушке, когда случается неожиданное. Из-под полога леса вылетают десятки ворон и взмывают над зубчатой линией деревьев, они чернее ночи и хрипло каркают на все лады. От безумных порывов ветра у меня голове всплывают слова.

Мы с Коулом дружно пятимся назад. Меня охватывает холод и бьет нервная дрожь. Слышу, как трещат ветки. Сухие ветки на лесной подстилке хрустят под весом чего-то. Или кого-то. Мне удается сделать еще шаг назад, Коулу тоже – мы разрываемся между потребностью бежать отсюда и чудовищным любопытством, которое вцепляется нам в кости и замедляет наши движения. В лесу, возможно, моя сестра. Я не могу сбежать. Но в лесу есть и еще нечто. Это нечто ломает ветки, приближается, движется меж деревьев, все ближе, ближе. И наконец я вижу.

Вокруг тонкого деревца у самой опушки обвились пять узких белых линий. Я ахаю. Это кости, пальцы скелета. На миг ужас берет верх, и я пячусь на несколько футов. Позади деревца маячат два блестящих кружка, как речные камни. Костяные пальцы выпускают стволик и движутся вперед, прямо на меня. Стоит им высунуться за кромку леса и оказаться на открытом воздухе долины, как их покрывает мох. Земля и травы обвиваются вокруг костей подобно плоти – мышцам, сухожилиям, жиру. Коул выходит вперед и встает между мной и лесом. Блестящие круги приближаются – да это же и в самом деле речная галька, как безжизненные слепые глаза на лице из мха. Женском лице. Пониже глаз в землистой коже возникает щель, и женщина шипит. Она открывает рот, и то, что вырывается из него, сначала не слова, а ветер. Потом – ржавое, хриплое подобие голоса, как будто глотка у нее забита грязью.

Ветки хрустят под ее босыми моховыми ногами, когда она выходит из светящегося леса. Она делает вдох – при этом поднимается такой сильный ветер, что весь мир склоняется перед ней. Трава ложится, льнет к земле, даже лес, кажется, кланяется. Я ничего не слышу, кроме шума ветра и голоса ведьмы.

– Как вы осмелились, – шипит она. Я сжимаюсь и отступила бы, но Коул стоит твердо. Глаза у него такие же темные, как у ведьмы, в них тонет свет леса.

– Мы пришли за ребенком! – кричу я, стараясь перекрыть ветер. Мы шаг за шагом продвигаемся вперед, нас подталкивает в спины новый порыв ветра, но он разбивается о лес и ведьму, как вода и скалы. Выдох, и вокруг ведьмы вновь завывает ветер, усиливая ее слова так, что они окружают нас. Мне кажется, что они звучат отовсюду.

– КАК ВЫ ОСМЕЛИЛИСЬ РАЗОРИТЬ МОЙ САД! – громыхает она. Голос заполоняет весь мир, а потом распадается, рассыпается на нечленораздельные звуки, шипение и вой.

Коул твердой рукой поддерживает меня, ни на миг не отрывая глаз от создания пустоши – она же Ближняя Ведьма. Мне кажется, что его парализовал страх. Но нет, Коул щурится, и ветер снова начинает подталкивать нас в спину. Его свободная рука взлетает, и воздух, что был позади, льется поверх наших голов, заполняя пространство, вставая стеной между нами и Ближней Ведьмой. Он движется с такой мощью, что мир сквозь ветер кажется искривленным, идет рябью. Тогда Ближняя Ведьма издает какой-то звук между ревом и хохотом – и воздушная стена вмиг рушится, врезается в нас, опрокидывает нас на спины и вжимая в траву.

В это мгновение деревья снова становятся черными, расходятся тучи – мы одни в долине рядом с темнеющим лесом, над головами полная луна, заливает нас ярким светом. Рядом со мной тяжело вздыхает Коул.

– Как это, что произошло? – хрипло шепчу я, с трудом вставая на колени и помогая подняться Коулу. Его рука вцепляется в мою, но на этот раз, боюсь, он пытается не успокоить меня, а просто не упасть. Наши глаза встречаются, и Коул, наклонившись, целует меня, и этот поцелуй не прохладный и спокойный – в нем тепло, отчаяние и страх. Ему страшно не только из-за ведьмы, а из-за того, что сделал он. Коул прижимается ко мне губами, как будто так он может вернуть время вспять и снова стать обычным, простым человеком из плоти и крови. Будто так он может стереть образ Ближней Ведьмы и ее глаз – зеркального отражения его собственных.

И тут мы вдруг снова слышим треск – тот, что преследовал нас в холмах. Шаги. Тяжелые башмаки на вершине холма. Коул отрывается от моих губ, и мы оба озираемся. Вижу блеск на ружейных стволах, а потом встречаюсь глазами с дядей. Отто. Бо. И Тайлер. Все мы замираем, в окружении деревьев и камней, глядя друг на друга. Я замечаю, как дядя крепче сжимает ружье, переводя взгляд с меня на Коула и обратно. Тайлер чертыхается так, будто плюет в долину. Никогда я не видала такой дикой ненависти в его глазах. В лунном свете его волосы сияют белизной, а голубые глаза кажутся черными. Я чувствую, как он оглядывает меня с головы до пят, потом бросает взгляд на Коула, стоящего вплотную ко мне – словно оценивает, насколько контуры наших тел подходят друг к другу. Пять человек – и все замерли в ожидании, все ждут, кто шевельнется первым. Трое мужчин на холме смотрят на нас сверху вниз, как будто мы олени. Дальше все происходит одновременно.