– Ты намерен сделать это один?

– Да.

– А если тебя схватят?

Юноша пожал плечами.

– Надеюсь, что этого не произойдет. Главное – убедиться в том, что этот человек жив.

– Хорошо, я сделаю это для тебя, – сказал Энрике.

– Где и когда мы встретимся?

– В моем имении, через две недели. Заодно повидаешься с Мечтой.

Это было большим искушением, однако Ниол ответил:

– Лучше на этом месте.

Затем он открыл дверцу и выпрыгнул на мостовую. Энрике невольно покачал головой. Никогда не знаешь, чего ждать от этого парня!

Он пустил в ход свои связи и через две недели, как и было условлено, передал юноше бумаги.

Они встретились на Пласа Санта-Ана, где в те времена нередко проводились театральные представления. Несмотря на все запреты, здесь продавались различные сладости, засахаренные каштаны, кедровые орехи, анисовый ликер и вино. В ожидании юноши Энрике взял стаканчик кислого вина и принялся наблюдать за незамысловатой игрой актеров.

Как бы то ни было, все истории на свете посвящены скоротечности земного существования и борьбе между инстинктом самосохранения и стремлением к свободе. И везде неизменно присутствует любовная история, ибо любовь есть основа всего, именно она заставляет жить или умирать, впадать в пучину бездействия или рваться вперед.

Когда Алваро пришел, Энрике протянул ему бумагу и сказал:

– Мануэль Фернандес содержится в тюрьме вот уже десять лет. Он осужден на двадцать, хотя и обвиняется не в убийстве, а только в покушении на жизнь человека. Кем был этот человек, мне не удалось выяснить. Заключенный несколько лет подряд подавал прошения королю, но они не рассматривались. Смею предположить, что к этому приложил руку некто достаточно влиятельный.

Увидев, как Ниол жадно пробежал глазами бумагу, молодой человек с удивлением произнес:

– Ты умеешь читать?!

Юноша поднял взор и ответил:

– Да, читать и писать. Еще я знаю, кто такие Аристотель и святой Фома, но это не относится к делу. Я благодарен вам. Если верить плану, камера Мануэля Фернандеса расположена очень удачно – под самой крышей. Это упрощает дело.

– Я желаю тебе удачи! – только и решился сказать Энрике.

Несмотря на все безрассудство этого странного человека, молодой дворянин понимал, что тот прав. Не существовало почти никакой возможности освободить заключенного законным путем. Угодив в подвалы инквизиции, люди исчезали навсегда, лишаясь права на защиту и оправдание. Признания, которые были вырваны под пыткой, становились основанием для суровых приговоров, не подлежавших обжалованию. Процессы дознания и суда были строжайше засекречены.

Днем позже к мадридской тюрьме подошла Паола. Девушка была очень скромно одета и держала в руках корзинку с провизией. В хлеб, который испекла Хелки, молодые люди спрятали небольшую пилку. Накануне вечером они обсуждали этот вопрос. Ниол утверждал, что все передачи для заключенных строго проверяются: если охранники обнаружат орудие освобождения, Мануэля ожидает суровое наказание. Паола была очень взволнована и едва не плакала. Поглядев на нее, Хелки сказала, что обратится с просьбой к духам своего племени и стража ничего не найдет.

В ответном взоре Паолы читалось неверие, и Ниол сказал:

– Моя мать умеет подчинять себе то, что невозможно увидеть наяву, – мир теней, призраков, снов.

– Она колдунья? – прошептала девушка, глядя, как индианка что-то вполголоса произносит на своем языке.

– Она родилась дочерью вождя племени, и в ней до сих пор сохранилась часть его силы. Для христиан вера – это нечто возвышенное, тогда как для индейцев она связана с заботами повседневной жизни. Потому едва ли это можно назвать колдовством.

– Почему прежде она не использовала эту силу?

Ниол ответил на ее вопрос так же, как когда-то ответила его мать:

– Потому что не пришло время.

Когда Паола обратилась к охраннику с просьбой, тот с ворчанием переворошил корзинку, забрал себе мясо, сыр и вино, но хлеб не тронул. Его напарник задал ему вопрос по поводу передачи, на что он махнул рукой и ответил:

– Можешь передать! Я проверил – тут все чисто.

Возвращаясь домой, девушка чувствовала, как в ее сердце расцветает надежда. Она не могла понять одного: почему обладающая такими силами и способностями Хелки столь долго томилась в добровольном плену?

Когда Мануэль получил от охранника небольшую плетеную корзинку, у него задрожали руки. Первая весточка с воли за бесконечные десять лет! Убедившись в том, что за ним не подсматривают, мужчина взял хлеб и понюхал. Тот благоухал всем тем, что он утратил, о чем почти позабыл: свежим воздухом, травами, теплом и солнцем.

Когда Мануэль разломил хлеб и увидел пилку, он не столько обрадовался, сколько испугался. Воспоминания о жизни на свободе были покрыты прахом и пеплом, и он не желал ворошить прошлое. За эти годы он сделался частью тюрьмы, а тюрьма стала частью его самого. Мануэль сросся с ней, как улитка срастается с раковиной. Утратив надежду и устав ждать, он перестал замечать время. Ночь незаметно переползала в утро, утро лениво перетекало в день, минуты, часы, сутки смешивались и исчезали где-то в глубине его дремлющего сознания.

Еще прежде Мануэль заметил, что заключенные рано или поздно перестают делать зарубки на стенах. Он продержался, возможно, дольше других, а потом тоже бросил, как отказался от написания прошений королю.

Теперь его мозг медленно заработал. Кто мог о нем вспомнить, вспомнить спустя столько лет?! Пилку передали для того, чтобы он потрудился над решеткой. Допустим, ему удастся перепилить прутья, а что дальше? Мануэль понимал, что не сумеет бежать в одиночку: у него не было даже веревки, он не знал, как располагаются тюремные здания, как они охраняются.

Когда он решил приняться за работу, то понял, что больше всего на свете ему хочется завалиться спать и ни о чем не думать. Однако что он станет делать, если некто неизвестный вдруг явится за ним? Отошлет его прочь?

Последние два года Мануэль почти не вспоминал о своей дочери. Теперь, думая о ней, он вглядывался в черноту беззвездного неба. Его жизнь была такой же черной и беспросветной, в ней не осталось ни капли надежды.

Узник приблизился к решетке и глубоко вдохнул душный и влажный воздух. Издалека доносился гул ночного Мадрида. Там была Паола, там была жизнь. Нужен ли ей такой отец? Он никогда этого не узнает, если не выйдет на свободу.

Когда Мануэль начал пилить решетку, он подумал, что на это уйдет еще лет десять. Мужчина попытался всколыхнуть в своей душе позабытую ярость, былую досаду на потерянную жизнь, на безвозвратно отнятую молодость. Он понял, что должен разбудить в себе зверя, дабы этот зверь перегрыз железные прутья своими мощными челюстями.