– Есть то, что сильнее меня, Поли. – Он почти простонал моё имя. – Что сильнее разума.

О да, я знала. И сейчас чувствовала невыносимо сильно каждой частичкой себя. Голос Хилберта звучал так низко и мягко, что в животе мигом потеплело и томительная тяжесть помалу начала оседать между ног.

– Я не смогу жить дальше спокойно, зная, от чего вам пришлось отказаться…

– А жить дальше без… нас? – Он посмотрел мне в глаза сквозь зыбкий оранжевый мрак.

– Я… Я научусь. Зная, что вы здесь живы. Что с вами всё хорошо.

– Что ж, – усмехнулся одним уголком рта Хилберт. – Я привык бороться с тем, что сильнее. Справлюсь и с этим.

Он всё же слегка коснулся губами моей щеки и отступил. Я успела поймать взглядом огонь в его глазах – то ли внутренний, то ли отражение факела за моей спиной. В голове ощутимо плыло.

– Очень на это надеюсь, – вздохнула, опуская взгляд.

Хилберт приостановил шаг на мгновение, но всё же вернулся в дом.

– Не стойте здесь одна, – бросил, прежде чем войти.

Мы не знали, как долго придётся идти, хоть Хилберт и другие Стражи попытались предположить, сколько может продлиться наше путешествие. Но в основе их догадок было только то, что они помнили из истории Ордена и Вздоха Шада. И примерная карта Пустоши – с большим количеством белых пятен – в головах. Мужчины определили направление по расположению горной стены и тех приметных ориентиров, что остались со времён жизни людей на той части земли, где сейчас лежала мрачная пустыня. Ведь сохранились и брошенные деревни, и покинутые замки, которые ещё не разрушились – даже через сотни лет.

Выдвинулись в дорогу мы только через день: пришлось оставить время на как можно более тщательные сборы и на поправку Эдит. Она ещё была не в полной силе. И всё начало пути меня не покидало ощущение, что аарди недоговаривает что-то. Как будто на самом деле она была гораздо дальше в Пустоши, чем рассказала. Ну и, конечно, каждый из тех, кто пришел «с другой стороны», ожидал подвоха от Изгнанных.

Те не ждали ничего. Здесь они были почти дома – на своей территории.

Но Изгнанным было тяжело идти: Пустошь давила на них сильнее с каждым километром, что мы углублялись в неё. Я видела это на лице Науда, что мрачнело день ото дня. На лице Хилберта: он разговаривал со мной всё меньше. Как будто даже простые слова требовали от него сил, которые он все пускал на борьбу с зовом. И даже чистые Стражи словно серели. Хилберт не раз предлагал им вернуться в гарнизон: путешествие через Пустошь несло для всех нас неведомые испытания. Но мужчины отказались уходить: больше охотников, больше воинов – сказали, – а значит, и выжить больше шансов.

Хотелось бы, чтобы выжили все.

Хилберт и Дине наверняка с удовольствием отправил бы домой, но решительный вид сестры заставлял его молчать. В конце концов, она уже показала себя достойно и в сражении, и в помощи мне. Пожалуй, без неё теперь было бы страшно остаться наедине с химерой мужа.

Время словно растягивалось и закручивалось в ленту Мёбиуса. В какой-то миг я как будто потеряла связь с реальностью, погрузившись в эту густую кашу бесконечного пути, вечной пыли, которая постоянно скрипела на зубах, и видов – однообразных, но неведомым образом рождающих в воображении картины того мира, что был здесь раньше. Я словно шла домой – вот так, пешком. Через кому, лихорадочный бред, ночные кошмары – всё вместе. И не знала, смогу ли добраться. Более того – не знала, хочу ли. Сумею ли после возвращения, которое, возможно, всё же случится, жить по-прежнему.

Конечно, не смогу. Это невозможно. Невозможно отбросить и забыть: легче забыть прежнюю жизнь, чем всё это. Я не смогу смотреть на людей своего мира так, как раньше. И на Антона. На Аню или даже на маму. Или, может, возвращение расставит в моей голове всё по местам? И я просто со временем начну считать этот мир, все эти передряги, моих спутников и… Хилберта – сном?

Во время таких размышлений я смотрела на него и вспоминала наш последний долгий разговор. Разговор-признание в том, что мы важны друг для друга. Что готовы жертвовать чем-то ради того, чтобы продлить эти мгновения необходимого нам обоим, болезненного единения. Только Хилберт отдавал себе в этом отчёт, а я – боялась осознать. Боялась поверить в то, что во мне что-то необратимо надломилось. И срослось по-новому – под другим углом.

Наверное, я всё же немного сходила с ума.

И чувство это становилось ещё тяжелее от мысли, что Хилберт отстраняется от меня. Нарочно или нет – но как часто он смотрел на меня до встречи с Эдит и Изгнанными, так же редко смотрел теперь. Как будто в тот вечер в доме погибшего мастера-Дракона он вдруг многое понял окончательно. И это перевернуло в нём что-то.

Я хотела спросить. И не хотела ворошить. Хотела коснуться. И не хотела увязнуть в одном-единственном прикосновении, как в смоле. Хотела, чтобы осталось как можно больше воспоминаний об этом мужчине, чтобы хранить их, как безумная старушка – чемодан с винтажными пластинками, прослушивая их иногда и терзаясь тем, что не вернуть. И не хотела, чтобы мой нежданный муж после приходил ко мне по ночам в обрывках снов. Потому что эти сны будут реальнее настоящей жизни.

В такие моменты, когда Хилберт целыми вечерами мог ни разу не повернуть головы в мою сторону, мне хотелось кричать. Но я молчала, укоряя себя за глупую и несвоевременную потребность в нём. Страшную, режущую на куски необходимость видеть, чувствовать, касаться.

Это всё Пустошь.

Она дышала ровно, продолжая жить своей жизнью. Ей было, наверное, плевать на кучку муравьёв, что тащились по её огромной туше. Только иногда она пыталась отогнать, прихлопнуть, бросая в нас со всех сторон порождения. Я скоро научилась их различать. Раньше думала, что есть только слангеры. Но и они отличались друг от друга цветом шкуры и наборов частей от разных существ. А потом появились и гарги: странные четырёхлапые существа, очень быстрые, бьющие понизу. Но все они странным образом перестали меня пугать. Потому что Эдит взялась учить меня. Не так, как мениэр Ваартиг, от которого я больше узнавала об устройстве этого мира: издалека, объёмно и долго. Аарди взялась за меня радикально.

Конечно, пару дней она приглядывалась, словно решала, способна ли я вообще хоть что-то понять. Но перед очередной ночёвкой в полуразвалившемся домишке где-то посредине бесконечной кишки Пустоши она всё же подсела ко мне у костра, вяло льющего свет в жадно глотающую его мутную тьму.

– Вижу, вам тяжело справляться с порождениями, – заговорила первой, когда я повернулась к ней, смахивая с ресниц осевшую на них пыль.

– Я не могу поймать их всех. Сосредоточиться. Они как будто разбегаются от меня. От моей воли.

– Расщепляет, правда? – усмехнулась Эдит.

Я покивала, улыбаясь. Какое верное слово: расщепляет. Сколько раз я сталкивалась с более чем одним порождением – и меня словно раскалывало на тонкие щепки – и расшвыривало в стороны.