ответственность лежит на его плечах — в первую очередь, ответственность за людей. И все же король верит, что сражаться надо. С наступлением утра он призывает солдат и офицеров поверить в победу. Генрих вливает в их души собственную надежду, собственную веру в то, что биться необходимо.

Бог лучше, чем кто–либо, знает цену, которую платит Его творение за то, чтобы в падшем мире, обладающем свободой выбора и наполненном страданиями, навстречу Божьей любви расцвела однажды ответная любовь. Бог верит, что великая победа перевесит тяготы и страдания, в том числе и муки человеческие от Его кажущегося безразличия и бездействия. Понимая, что люди не в состоянии ни понять, ни простить многое из Божьего Промысла, Бог, чтобы все исправить и вернуть утраченное доверие, явился на землю, стал нашим страдающим собратом.

Король Генрих не мог выиграть битву в одиночку. Конечно, он был среди солдат, воодушевлял их, вел войска. Но выиграли сражение при Азенкуре рядовые ратники.

Бог пришел в стан рядовых, одевшись в человеческую кожу, — еще один повод для сомнений. Кто–то и вовсе Его отвергнет. Божье Царство тоже придет не сразу: Бог проявляет удивительное терпение и не бежит впереди Церкви. Церкви понадобилось восемнадцать столетий, чтобы сказать твердое «нет» рабству, да и то многие были недовольны этой позицией. На земле и поныне существуют войны, нищета и дискриминация, и Церковь далеко не всегда оказывает людям действенную помощь.

Этти Хиллесум, молодая голландка, записала в дневник, который вела в годы Второй мировой войны, такие строки:

«Одно становится мне все яснее: раз Ты не можешь нам помочь, мы должны помочь Тебе помочь нам. Это все, что мы можем сейчас сделать. И это все, что по–настоящему имеет значение: сберечь маленький кусочек Тебя, Боже, в нас. И наверное, в других людях тоже… Ты не можешь помочь нам, но мы должны помочь Тебе и защищать Твое пребывание среди нас до последнего».

Дневник был найден после гибели Этти в нацистском концлагере.

Иногда кажется, что Бог не в силах нам помочь или, во всяком случае, отказывается это сделать. Кажется, что Он бросил нас на произвол судьбы, одних среди сил зла. О, как хочется, чтобы Он взял и сразу решил все проблемы! Дух действует медленно, почти незаметно. И христиане нередко проявляют нетерпение. Но то же ощущали и иудеи, когда Мессия–Христос не спешил избавить их от иноземного ига.

Бог часто переадресует нам вопросы, которые мы Ему задаем. Мы молим, чтобы Он снизошел к нам, и с большой неохотой признаем, что Он уже здесь, среди нас, и что Его действия на земле очень напоминают действия Церкви. Одним словом, главным препятствием к познанию Бога–Духа Святого является история Церкви, а также духовная биография — моя и ваша.

Христос был Единственным, и Он единожды жил и умер. Но Святой Дух, проживая во всякую эпоху миллион жизней, делает из каждого христианина еще одного христа, следующего христа.

Джерард Мэнли Хопкинс,

английский поэт

Часть четвертая. СОЮЗ НЕРАВНЫХ. Каким мне быть?

Глава 13. «Кто во Христе, тот новая тварь»

А сейчас, с Божьей помощью, я стану собой.

Серен Кьеркегор

В школе я очень себе не нравился. Больше всего мне, пожалуй, не нравилось, что я южанин. Всякий раз, когда президент Линдон Джонсон открывал рот, меня передергивало от его невыносимого, как мне казалось, южного диалекта. А поскольку в шестидесятые годы южане имели устойчивую репутацию отсталых и невежественных расистов, я старался отмежеваться от всего, связанного с Югом.

Шаг за шагом, звук за звуком, я полностью избавился от своего акцента: мои собеседники, узнав, что я вырос на Юге, изумлялись. Меня тошнило от южных манер — «Да, мэм. Нет, сэр» — и, чтобы избыть провинциализм, я читал классические книги. Кроме того, я пытался (часто успешно) преодолеть свои страхи. Я научился управлять своими чувствами, чтобы не они владели мной, а я ими. Я даже изменил почерк: стал выводить буквы более крупно и четко, чем раньше.

В целом новый облик прижился, причем крепко и надолго. Я стал менее уязвимым, более открытым и гибким — качества, которым меня не учили, но которые очень пригодились мне в журналистской работе. Детские призраки исчезли: я словно сбежал от своего прошлого.

Но прошли годы, и выяснилось, что все не так просто. В большинстве важных для Бога сфер я представлял собой зрелище очень жалкое: эгоистичный, черствый, немилосердный и безрадостный. Я не обладал ни одним из девяти плодов Духа (Гал 5:22,23). А ведь эти качества невозможно выработать, как почерк. Они вырастают, когда человек пребывает в Божьем присутствии. Знаменитый норвежский поэт и публицист Генрих Арнольд прав: быть христианином — «не делать самому, а позволить Богу делать через тебя».

С тех пор я регулярно молился по списку из Послания к Галатам: о любви, радости, мире, долготерпении, благости, милосердии, вере, кротости, воздержании (последнее я расценивал как умение владеть собой). Достаточно ли я люблю людей? Ощущаю ли радость и мир, проявляю ли терпение? К сожалению, выяснилось, что я более склонен к сомнению, чем к радости, любви и даже честной самооценке. Иногда мне начинает казаться, что кое–каких успехов я достиг. Но двадцать минут, потраченные на безуспешные попытки дозвониться нужному человеку, — и мирного расположения духа как не бывало: сержусь, стучу кулаком по столу. В общем, надо признать: если мне и удается чего–то добиться, то исключительно милостью Божией.

В конце концов я понял: затея с перекраиванием собственного облика была пустой. Бог не хотел иметь дело с некоей искусственно сконструированной личностью. Он избрал именно меня. Как–то на одном семинаре я осознал это особенно ясно. Мы говорили о воскрешении Лазаря (Ин 11). «Читая текст, поставьте себя на место Лазаря, — предложил ведущий. — Вот он снова жив, но еще спеленут покрывалами. Ему нужна помощь, чтобы от них освободиться. Подумайте, какие пелены опутывают вас, мешают быть истинно живыми — таким, каким Господь сотворил вас».

У меня вышел длинный список. Непреходящее чувство вины отравляет всякое удовольствие. Сдержанность мешает выражать радость. Есть душевные раны, не залеченные по маловерию. Упрямо держусь за некогда выпестованный мною новый имидж. Мало способен на подлинную близость с Богом и людьми. Писательский «синдром наблюдателя» мешает мне погрузиться в жизнь.

К сожалению, не могу похвастаться, что все эти пелены с меня