— Ты говорила про рабочую поездку, — напомнила я аккуратно.

— Да. Я рыдала, а Андрюха рассказывал, как понимает меня. Он тоже не мог отпустить Марину. Мне показалось на миг, что мы два раненых можем стать цельными вместе. И поцеловала его. Громов налил мне полный стакан виски и сказал….

Карина замолчала. Я снова не выдержала и напомнила о себе:

— Что он сказал, Карин?

Видимо, она помнила эти слова дословно. Я слышала, как Карина говорит Голосом Андрея:

— Тебе завтра в любом случае будет стыдно, но совсем немного. Не стоит портить сексом дружбу.

Мы синхронно глотнули из стакана. Карина допила до дна, встала и посоветовала мне:

— Ложись спасть, малышка Лиза. Завтра, когда он будет здесь, не оправдывайся. Просто извинись. Все будет хорошо.

— В Штатах? — уточнила я осторожно, не очень понимая, о чем Карина пророчит.

— И в Штатах тоже, — согласилась она и вышла из комнаты, оставив меня наедине со спутанными мыслями.

Андрей

Никогда я не был склонен к жестокости, но из-за Лизы в голове рождались совершенно невероятные желания. Придушить ее, например. Или придушить Стерна, а потом ее. Или избить Клима, а потом душить, чтобы Лиза смотрела.

Бестолковые дети сделали из меня монстра. Я изо всех сил старался успокоиться, но выходило скверно.

Меня рвало на части от ярости, ревности и страха. Сережа, добрая душа, не просто разбудил меня, чтобы рассказать о побеге жены со Стерном, но и прислал мне видео с камеры. Эти двое катились в самом центре, где наблюдение ведется круглосуточно. Я чуть не поседел, увидев, как Клим вильнул, уходя от удара всмятку с геликом, в последний момент. Мой неугомонный разум сразу нарисовал несколько альтернативных вариантов где мозги моей юной жены неизменно оказывались на асфальте.

Меня словно скручивало изнутри колючей проволокой. Все органы кололо и резало, заставляя кровоточить.

Боль, страх, злость, и ревность.

Я не мог потерять ее столько раз одновременно.

Потерять ее тело, которое она доверила Климу так безрассудно. Потерять ее верность, которая была нужна мне.

Оказывается.

Потерять саму Лизу. Я не мог. Не хотел.

Но снова был близок к тому аду, из которого чудом сумел выбраться после смерти Марины. Тогда меня спасла моя страна, мой народ. Я заглушил боль, заставляя себя служить России, забывая о самом себе.

Сейчас я четко понимал, что даже это не сработает. Мои чувств к Лизе оказались глубже и сильнее обычного физического влечения. Наш брак, который я изо всех сил пытался сделать по расчету, на самом деле был абсолютно настоящим. Я даже про себя пока не мог произнести те самые слова, но наконец понял: Лиза не просто партнер и не утеха для постели. Она моя. И я не отдам ее ни Стерну, ни смерти.

В самолете привычка взяла свое, и я смог немного поспать. По пути в Кремль почти передумал убивать Лизу и даже Клима. Карина встретила меня у входа и неожиданно вступилась за беглянку. Причем вступилась очень агрессивно, пытаясь повесить на меня всех собак.

— Ты сам виноват, что она удрала, Громов. Вам нужно больше времени проводить вместе. Лизе тяжело обедать с тобой в Кремле и ходить под охраной. Она дитя гор, вольный ветер.

— Ты еще спой мне про Вересковый мед, Верден, — огрызнулся я. — Сергей сказал, ты не хотела мне сообщать вообще.

— Не хотела, — ответила Карина. — Мы все уладили. Полицаи будут молчать, депутат тоже был нетрезв. Он договорится с адвокатом Стерна. Свидетелей не было.

— Слухи все равно разлетятся.

— Обязательно, — опять согласилась Карина. — Но они и так все время летают. Слышала недавно, что ты гей и спишь с Арсюхой, а Лиза для прикрытия. Тебе по должности положено обрасти сплетнями и легендами.

— Полагаешь, это смешно? — не выдержал я, останавливаясь.

— Нет, Андрей. Но мне совсем не хочется, чтобы ты орал на Лизу и сажал ее на цепь в наказание.

— Ты видела запись, Карин?

— Нет, я уехала сразу, чтобы вытащить ее из каталажки.

— А я раз сто пересмотрел. Они могли погибнуть. Оба оболтуса. Понимаешь?

— Да, но им по восемнадцать. Ты себя помнишь в этом возрасте?

— Давно ли ты так прониклась к Лизиным потребностям? Вы подружились? — сразу заподозрил я неладное.

— Немного, — уклончиво ответила Карина и потерла пальцами припухшие веки.

Что это у нее с глазами? Бессонная ночь? Слезы?

Я внимательно посмотрел на Карину, но ее невозможно было читать, как Элизабет. Верден умела закрываться от меня и всего мира, если хотела этого. Вот и сейчас я ни черта не понимал, какой ей резон в моей лояльности к жене? И что скрывается за усталыми покрасневшими глазами моей помощницы?

— Ты сама в порядке? — спросил я осторожно, вспоминая день, когда единственный раз Карина сорвалась и раскрыла мне душу.

Но сейчас она этого делать не собиралась. Верден небрежно махнула рукой, и я понял, что допрашивать бессмысленно. Да и некогда мне было. Своих проблем по горло.

Пришлось сменить тему и уточнить:

— Как Лиза вообще оказалась ночью на улице без охраны?

— Мы не знаем. Спроси у жены сам. Только не дави, ради бога. Она и так перепугалась до смерти.

Злобно зыркнув на Карину, я едко спросил:

— Думаешь, я не перепугался?

Она оставила мою реплику без ответа и открыла дверь в кабинет, оставаясь снаружи.

Лизу я увидел сразу. Она стояла у окна и смотрела на Соборную площадь, обнимая себя руками, словно защищаясь заранее от меня этим щитом.

Услышав, как я вошел, она повела плнчами и проговорила в стекло, не оборачиваясь ко мне:

— Доброе утро.

— Уверена? — не мог согласиться я с ее утверждением.

Лиза не ответила мне, продолжая смотреть в окно. Я подошел к ней и встал сзади. Она игнорировала меня. Честно, это было неожиданно. Мне казалось, что после такой выходки любая будет умолять понять, простить и станет оправдываться. Любая, но не Элизабет. Я мог выдать ей сто паспортов на фамилию Громова или Пупкина, но эта девчонка Торнтон до мозга костей, хоть и с русской душой.

— Ты хоть понимаешь, что натворила? — спросил я тихо, заражаясь ее спокойствием.

Жена наконец соизволила повернуться. Она почти прижалась ко мне, подняла голову и посмотрела в глаза смело и одновременно покорно.

— Да, — просто проговорила Лиза.

— Ничего не скажешь в свое оправдание?

— Нет.

Она меня в гроб сведет, честное слово. Я растерялся от такой прямоты и наглости. Но Лиза тут же прикусила губу, и я понял, что она переживает. Сильно. Просто держится достойно и гордо. Как ее учили с детства.