Облизываю горящие губы, требующие поцелуя.

И не только им необходимо пристальное внимание. Соски начинают ныть под жадным взглядом Германа.

— Праздник для глаз, — внезапно севшим голосом комментирует Бергман.

От ноток в его голосе мне очень хочется сдвинуть бедра, но… чертов Гера лишил меня этой возможности.

— Что, Яночка, ты готова? — он опускается рядом со мной на постель.

— Нет, — слабым голосом почему-то шепчу я.

— Кто-то нагло врет, — усмехается Бергман, поглаживая мое колено. — Опять. Знаешь, как наказывают наглых горячих врунишек?

И его рука скользит по внутренней стороне бедра, задирая юбку.

— Розовые, — довольно констатирует он. — Я так и думал.

Блин, откровенно говоря, трусики розово-сиреневые, но об этом можно было догадаться по цвету бюстгальтера.

А засранец, игнорируя мои потребности, продолжает ласкать чувствительную кожу, не прикасаясь к самой горячей зоне. Он лишь прожигает глазами розовый треугольник.

Черт! Если он не потрогает меня там прямо сейчас, я умру!

Широкая ладонь переключается на мой живот.

Это, конечно, приятно, но, черт подери, а как же мои эрогенные зоны?

Я понимаю, чего он добивается. И если я сдамся, это облегчит мою участь, но хрен ему! Я не стану умолять!

По глазам прочитав мою позицию в этом вопросе, Бергман коварно ухмыляется:

— Игра только началась, Ян. Сегодня я услышу от тебя все, что захочу. И как следует рассмотрю твою татушку.

Он склоняется над моей грудью и, согрев дыханием соски, целует… ключицы!

Мерзавец!

Сволочной Гера дарит влажные поцелуи моей шее, продолжая поглаживать живот и чуть надавливать на лобок.

Я не знаю, в чем секрет, но от его практически невинных прикосновений я завожусь, как никогда прежде. Тело ломит в томлении, а Бергман жарко шепчет мне на ухо:

— Как я мечтал тебя поставить на коленки и выдрать за твой ядовитый язык, а потом найти ему более достойное применение…

Твою ж мать! Я-то знаю, что его фантазии совпадают с моими полностью.

Ловлю себя на том, что неосознанно извиваюсь под его рукой, пытаясь подставить под его гуляющую по моему телу ладонь те места, которые уже изнывают. Меня потряхивает, когда Гера снова переключается на бедра.

— Подними на меня свои бесстыжие глаза, Левина! — приказ в его голосе невозможно игнорировать.

Я смотрю в расширенные зрачки, а Бергман сдвигает влажную ткань трусиков, слегка-слегка проводит подушечкой пальца по уже разомкнутым складочками. Они скользкие настолько, что прикидываться недотрогой бесполезно.

Вспыхнувший в глазах Геры огонь завораживает.

Три пальца надавливают на пульсирующий вход в святая святых и… беспрепятственно заполняют меня, вырывая красноречивый стон. Меня лихорадит, я жду продолжения, но Бергман помедлив и не вынимая волшебно растягивающее меня трио, большим пальцем надавливает на клитор.

Свет меркнет перед глазами.

Тело пронзает электрическим разрядом. От клитора тянутся огненные нити к моей дырочке, заставляя ее сжиматься на пальцах.

Шок затапливает мозг. Я, что, кончила? Вот так без прелюдии? С одного нажатия?

Еще содрогаюсь, и слышу голос Бергмана:

— Будем считать, за вязаное платье расплатилась…

Пока я лихорадочно соображаю, что за платье, его пальцы снова приходят в движение. Он подло поглаживает переднюю стеночку внутри и, наконец, накрывает губами сосок, с силой втягивая его в пылающую влажность рта.

Меня скручивает, я уже не играю в радистку Кэт. Мои хриплые стоны заполняют спальню. Я мечтаю о разрядке, об облегчении, дайте мне хотя бы ноги сдвинуть… Но я остаюсь по-прежнему распахнутой под взглядом Геры.

Растянувшись почти на мне, Бергман подключает вторую руку и зажимает пальцами другой сосок. Твою мать!

Ты же обещал выдрать! Так где все?

Но пока я не начинаю хныкать, пытка языком и пальцами не прекращается.

Герман сиротит мою киску, убирая руку, и поднимается.

Смотрю на него почти с ненавистью. А он раздевается до конца и неторопливо распаковывает пачку с презиками. И ведь не боится, что тело на постели остынет! По насмешливому взгляду понимаю, что он в курсе, насколько я возбуждена, и что мимолетный оргазм не дал мне разрядки.

И тут я вижу, на чем он деловито раскатывает резинку…

О да. Три пальца это было милосердно.

Длина внушительная, но толщина…

Не влезет, понимаю я.

— Гер, — жалобно подаю я голос. — Гер, я не…

Устроившись между моих бедер, Бергман повторно сдвигает ткань трусишек и приставляет головку к складочкам.

— «Не» что? — приподнимает он бровь и чуть надавливает, и без того тянущий низ живота наливается сладкой тяжестью. — Мне не нравится это «не». Пожалуй, тебе лучше пока помолчать.

Протолкнув головку, он наклоняется и жадно меня целует, отвлекая на секунду от происходящего в месте нашего соединения. И именно этот момент Бергман выбирает, чтобы заполнить меня до конца.

Каждая клеточка моего тела вспыхивает огнем, каждый нерв натягивается, меня прошибает дрожь, кожа покрывается испариной. Во мне нет ни одного свободно миллиметра. Член Германа распирает пещерку, давит на все, доставая так глубоко, как я и не мечтала.

Все-таки жалея меня, Бергман совершает пару осторожных примеривающихся толчков, только мне хватает и их. И под тихий смех Геры я взрываюсь снова.

В затуманенное сознание врывает голос Бергмана:

— Я же говорил, что ты грязная девчонка. Очень горячая врунишка и грязная девчонка. Яна Левина.

Герман принимается медленно, но уверенно раскачиваться внутри меня, ударяя куда-то в глубине, и во мне поднимает голову темная жажда. Меня начинает затапливать истомой, о которой я только читала. Не просто возбуждение, не просто чувствительность эрогенных зон, а первобытный голод, когда ничего не имеет значения, кроме момента страсти. Загорись сейчас дом, мне будет плевать.

Внизу живота разрастается сосущая черная дыра. Жар заливает меня всю от киски и до макушки. Бутоны сосков тянет, и от каждого прикосновениям ими к груди Бергмана, нависшего надо мной, меня прошивает молния.

Это пожар. Сжигающий все. Обращающий в пепел и гордость, и мораль.

Мне жизненно