что она ни разу не навестила дочь в больнице за все это время. Момент, видите ли, никак не могла подобрать подходящий…

– Не знала.

Рохи отвернулась к балкону. Косые лучи вечернего солнца уже заглядывали в квартиру.

– Я же просил тебя присмотреть за ней, пока буду заниматься этим делом. Только это, больше ничего от тебя не надо было! – Голос Мёнчжуна перешел в минор и теперь звучал глубоко, постепенно перебираясь по клавиатуре вниз, отчего было понятно, что он злится.

Рохи смотрела на него изучающе-отстраненным взглядом: человека в убийстве подозревают, а его заботит то, что его бывшая за их дочерью не ухаживала… Девочка подумала о своем отце. Каким он был? Она ничего не могла про него вспомнить. Заставляла себя, пыталась – но нет, ничего. Просто в груди что-то начинало стучать и бу́хать. И в голове колоть, как иголками. Но все равно ничего не вспоминалось. Ей хотелось, чтоб ее отец был таким: богатым, любящим… Чем плохо?

– После того как я похитил Рохи, – продолжал тем временем Мёнчжун, – мы говорили по телефону. Я слышал в трубке, что ты куда-то уезжаешь. Слышал, но до конца все равно поверить не мог. А ты и впрямь ее бросила… Ведь вообще ни разу у нее не была, да? У ребенка, которому непонятно сколько той жизни осталось!

– У меня были свои обстоятельства…

Голос Хеын сорвался, как лопнувшая пружина. Ее губы продолжали шевелиться, но вслух она ничего больше не произнесла и какие конкретно обстоятельства – не уточнила. А Мёнчжун и не спрашивал: какая разница, что она скажет, веры ей все равно нет.

Наконец Хеын произнесла:

– Тем более что все обернулось к лучшему. Говоришь, операция назначена? Попробуй продержаться с ней до того времени. Возможно, это будет самым правильным решением. Вот только непонятно, кто деньги внес…

– Тебя сейчас это волнует? – прокричал Мёнчжун. Он резко отвернулся от бывшей супруги, прошел в коридор и начал обуваться. Рохи была озадачена.

– И что, на этом всё? Вот так с этим и уходим?

Вместо ответа Мёнчжун посмотрел на девочку. В его взгляде читалось: «Да, и ты давай тоже поторапливайся». Возможно, он был прав: толку им здесь оставаться, если больше ничего уже не выяснить… Но была одна проблема, а именно: куда им сейчас идти?

– Пока что-то не прояснится, давай останемся здесь!

– Нет!

– Нет!

Хеын успела крикнуть почти одновременно с Мёнчжуном. При этом он кричал со злостью, а вот у Хеын это было не просто недовольное «нет», а скорее «ни за что!». Она отвела взгляд и отвернулась.

– У меня своя личная жизнь есть. Да и вообще меня в соучастии обвинить смогут.

– Ага, так проблема только в этом? – спросила Рохи саркастично. И протянула руку.

Хеын посмотрела на ее пустую ладонь, потом прямо в глаза.

– Деньги. Когда скрываешься от полиции, они очень нужны.

– Пошли, не надо нам от нее ничего, – возразил Мёнчжун, но девочка даже не шелохнулась.

– Вы подстрекали его к похищению, так что раскошеливайтесь.

Стало так тихо, что было слышно тиканье часов. Атмосфера в комнате накалилась: Хеын скривила ярко-красные губы, женщины сверлили друг друга взглядами. Первой не выдержала хозяйка: ее смешок прорезал густую тишину гостиной. Она вышла в спальню и вернулась с красным портмоне. Уже при них раскрыла его и достала несколько купюр: три-четыре бумажки по 10 тысяч вон и две по 50 тысяч. Сумма, прямо сказать, недостаточная для жизни в бегах. Хеын, протянув деньги Рохи, сама повернулась к Мёнчжуну:

– Вот. Домой не ходите, заселитесь куда-нибудь, на первое время должно хватить. Завтра еще постараюсь добыть денег.

Мёнчжун промолчал. Ему не хотелось быть обязанным бывшей, но и другого выхода он не видел. Это было написано у него на лице.

«Похоже, что у него на этот счет комплекс – теряется при виде денег… Когда же он наконец повзрослеет?» – подумала Рохи и недрогнувшей рукой взяла купюры. Едва ее большой палец коснулся ладони Хеын, та тут же отдернула руку к груди.

– Эй!

Деньги по большей части достались девочке; лишь одна десятитысячная купюра, кружась, упала на пол.

2

Санъюн вывернул шею, чтобы получше разглядеть семейную фотографию на столе Мо Ынсон. Со снимка радостно улыбалась девочка в типичной детсадовской одежке. В этот момент дверь открылась и в приемную зашла невысокая женщина, ростом никак не больше 160 сантиметров, но при этом производящая весьма солидное впечатление. Видимо, она уже успела переодеться: юбка, туфли на каблуке, вместо хирургического костюма – обычный врачебный халат. Походка ее была легкой, но уверенной. Оба полицейских приподнялись со стульев; она мельком взглянула на них, прошла к своему месту и встала напротив.

– Прошу прощения за то, что заставила так долго ждать. – Голос Ынсон был таким же уверенным, как и походка.

Ее очки в тонкой прямоугольной оправе отражали блики солнца. Санъюн достал удостоверение, показал ей.

– Инспектор Пак Санъюн. Мы пришли задать вам несколько вопросов по делу о смерти профессора Чхве Чжинтхэ.

Ынсон, не удивившись, кивнула головой и показала на кресла:

– Присаживайтесь.

Обходительные манеры заведующей давали надежду, что общение с ней пройдет более плодотворно. Видимо, после того как Пак Кисун – первый из списка миллиардеров – обзвонил остальных «инвесторов», она успела собраться и вела себя с полицейскими более сдержанно по сравнению с предыдущей четверкой. Из стопки визиток женщина вытянула одну и протянула Санъюну.

МО ЫНСОН

КАННАМСКАЯ КЛИНИКА

ОРТОПЕДИЧЕСКОЙ ХИРУРГИИ

ДИРЕКТОР

Визитка новой информации детективу не дала, но он все равно спрятал ее в карман. После формального знакомства и обмена приветствиями Чонман кратко обрисовал ситуацию. Во время его рассказа лицо Ынсон не застывало, не выглядело растерянным – вообще никак не изменилось. Она просто слушала полицейского – молча, спокойно, не перебивая и не стараясь оправдываться.

– Все правильно, я познакомилась с доктором Чхве, когда училась в Калифорнийском университете. Он тогда был еще молод, но все равно это был человек выдающихся способностей. Ему в принципе и учить было нечего: он мог на равных обсуждать с профессорами диагнозы и лечение пациентов. Поэтому, когда после окончания он решил вернуться в Корею, все сильно удивились, ведь американские университеты чуть ли не дрались за него. Мы думали, что он либо там же, в Лос-Анджелесе, преподавать останется, либо в Школу Джонса Хопкинса[20] переберется: ходили слухи, что ему там просто фантастические деньги предлагали… И вот Чхве Чжинтхэ возвращается назад, наследует клинику своего отца Чхве Донока и