Нет, возможно их так и называли волжские булгары, и именно эти названия сохранили их летописания, повествовавшие, скажем так, о посещении этих населённых пунктов (допустим, что они тогда все существовали) с политическими целями. Ну, к примеру, мы можем назвать туркменский город Ташаузом, хотя он в Туркменистане официально Дохшавуз. Но если мы его так назовём, это ещё не будет означать, что он русский.

Итак, допустим, что почтенные волжские булгары все эти города посетили с целью собрать с них дань. Но правомерно ли тогда рассуждать о границах? То, что туда можно было устроить поход и что-то стрясти с местного не особенно хорошо вооружённого населения, – вероятно, правда. Но граница – штука серьёзная. И уж если она есть, то за данью ходят в город только с одной стороны. Про приходящих с другой – говорят: враги, завоеватели, грабители. А тут получается – то с одной, то с другой. Тогда это уже называется, скорее всего, «набегами»?

Предполагаю, что границы в картах средневековых земель рисовать рано. Это только вводит в заблуждение. Рискну навлечь упрёки со стороны историков, но, читая древнерусскую литературу, всё сильнее убеждаюсь, что город в те давние времена и был государством. Там сидел князь. И князь этот отправлялся за данью в округу или в другие города. Это не было его крепкой территорией, точнее назвать её областью влияния – и только. Особенно не везло окраинам, куда могли придти военные люди за данью с любой из сторон.

А потом их потомки с удовольствием включали эти самые окраины в «свои» государства, которыми они до сих пор гордятся. И спорили, где именно надо рисовать между ними пунктирные линии.

* * *

Написанное Акцориным было рассчитано на то, чтобы выдержать массу проверок. Чтобы объяснить именно те противоречия, которыми полны марийские «тошто марий ой-влак» – «рассказы старых людей».

В традиционной культуре марийцев нет ничего канонического. Возможно, мощное религиозное движение, такое, как зародившееся в конце позапрошлого века «Кугу сорта», сумело бы пустить корни в городах и создать «правильное» учение, если бы история дала его лидерам оперативный простор. Но тогда книжные правильности пришлось бы насильственно насаждать, убеждать всех в том, что вести обряд, представлять себе богов и духов надо так, как полагается, а не так, как кому-то говорили дома.

Этого не случилось. И, скрупулезно наблюдая мельчайшие детали марийских мифов, легенд, можно увидеть в них архаичные субстратные явления, напоминающие о некогда поглощенных соседями племенах с их самобытной культурой. Её уже нет, но ведь что-то после неё всё равно есть.

Акцорин приходил в деревни и задавал старикам простой вопрос – откуда ваши предки. В одном доме его могли уверить – они пришли сюда, в этот край с запада, откуда-то с Оки, в другом считали, что они с Вятки, в третьем…

Кто-то говорил неправду?

Собственно, это первое, что приходит в голову человеку, который сталкивается с подобной ситуацией.

Но Акцорин допустил: правы все.

Деревня – это встреча. Сюда привели дороги людей, шедших с запада и с севера, и они смогли жить рядом. Почему бы и нет? Именно так складывался этнос. Потому что нелепость, считать, что он потомок лишь одного предыдущего этноса. Он – тоже встреча.

Дальше начинался скрупулёзнейший поиск.

Акцорин исходил пешком в семидесятых годах Ивановскую, Костромскую, Горьковскую области. Сейчас, когда мы уже успели привыкнуть к точным картам, это может не показаться подвигом – собрать названия мельчайших речек, найти на местности самые маленькие деревни.

В конце концов, среди этих названий стали обнаруживаться такие, которые абсолютно совпадали с названиями речек, сёл и деревень в его родном крае. Да гляньте на серьёзную, подробную карту! Шихобалово есть под Владимиром и рядом с Цивильском, в Чувашии, где когда-то жили марийцы. Чебыково – в Ильинско-Хованском районе Ивановской области, в Новоторъяльском Марий Эл и Чебаково в Ядринском районе Чувашии, у самой границы марийских земель. Тюгаево и Торкацево – рядом с Комсомольском Ивановской области и деревня Тегаево, урочище Торгаца в Горномарийском районе, Санчарово – в Ильинско-Хованском районе, Санчарка – в Шуйском районе Ивановской области и Санчурск в Кировской области, там, где жили люди, называвшие себя санцара или шанчара – тоже влившиеся когда-то в состав марийского этноса. Около Юрьевца Акцорин нашёл два поля, называвшихся Шишмаровка и Шишмариха, а в Горномарийском районе есть деревня Шошмар. Деревни, речки, озёра Черемиски, Черемисские обнаруживаются рядом с Кинешмой, Южей, Володарском, Кстовом, Лысковом. Примеров так много, что о случайных совпадениях говорить просто не приходится. И самое потрясающее было то, что в одноимённых деревнях за четыре сотни километра друг от друга жили однофамильцы! Причём фамилии их были русскими только по внешней форме, а вот поймите-ка, что они обозначали. В старых изданиях Акцорин нашёл публикацию жалованной грамоты Ивана Грозного: царь застолбил за «черемисой» окрестности соседних деревень Мещерская Поросль и Костино, где жили эти люди. Приводятся их имена: Савка Ядиков, Лёвка и Кирилка Хозиковы, Езигейка Илин, Воска Цевлев. Сейчас Мещерская Поросль – это город Горбатов при впадении Клязьмы в Оку.

Именно Акцорину суждено было разобраться очень во многих вопросах, ответы на которые настоятельно требовались. И не только современной марийской культуре, осознающей место человека своего народа во времени, в череде поколений. Это и вопросы тех русских людей Лесного Заволжья, кто отлично понимает: это часть, это один из корней культуры, которая участвовала в формировании мира их предков.

Дать убедительную трактовку событий, изображённых в эпосе, Виталию Александровичу помогли универсальные знания не только в гуманитарных, но и в естественных науках. Мне не привелось слушать курс лекций Виталия Александровича. Но думаю, повезло не меньше, чем его студентам. Когда библиотечная литература не приближала мои поиски к ответам, в Йошкар-Оле Виталий Александрович щедро дарил мне своё время, рассказывая о том, что интересовало, добывал у знакомых необходимые книги, если их не оказывалось в его кабинете.

Очень разные люди гордятся тем, что он стал их учителем. Не только фольклористы: одних он сумел направить в искусствознание, помог найти интересную и насущную сферу для исследований, других – в историческую науку, третьих – в изучение народной медицины. Радовался их удачам, помогал. По себе знаю – когда приходила беда, умел сказать нужные слова, от которых реально становилось легче. Не забуду и того, сколько сил приложил Виталий Александрович, чтобы увидел свет в начале девяностых собранный мною и моими товарищами материал о традиционной культуре нижегородских марийцев. Его собственные книги, как оказалось потом, лежали и ждали очереди. А он добивался и добился того, чтобы были изданы наши «Нижегородские марийцы». А после поставил жёсткие условия: всё, договорились, а поскольку людей нельзя подводить – чтобы готовая рукопись была на его столе ровно через четыре месяца.

Виталий Александрович верил в то, что человеческая жизнь не кончается – она, как утверждали в древности марийцы, продолжается в священных родовых деревьях, затем в жизни правнуков, которые бывают иной раз так похожи на своих предков – и лицом, и статью, и характером. К старым деревьям он ходил лечиться, если бывал болен, – и они помогали ему, он это говорил. Слушая его в такие минуты, я понимал, что он принадлежит не только нашему, «здешнему», «современному» миру: он даже не знает, а помнит нечто из очень далёких времен. Однако следуя законам древних мудрецов, он никогда не давал этого понять посторонним людям. Вообще, он не позволял себя делать популярным (что было бы для него очень легко), участвующим в политических играх или каком-нибудь дележе заслуг. А ведь были такие, кто хотел воспользоваться его именем, его голосом – но напрасно хотел. Зря старались и те, кто пытался объяснять ему «генеральную линию»: его точка зрения не до конца вписывалась и в идеологию советской поры, и уж совершенно шла вразрез с мистической православной идеологией.