В лесной чаще рядом с дровосеками и смолокурами работали и угольщики. Прикрыв костры из бревен слоем земли, они изготовляли древесный уголь для литейщиков и кузнецов.

В поисках ценных минералов рудознатцам приходилось немало побегать по сланцевым и гранитным горам. Как и золотодобытчики, эти люди никому не рассказывали, куда держат путь. И каждый таился от себе подобных. Обычно рудознатец работал на царя или главаря банды, поскольку и тому и другому во что бы то ни стало требовались бронза, свинец и драгоценные металлы. С птичьего полета мы уже видели, где работали «геологи» эллинского мира. В XIII веке до н. э. никаких подземных рудников не существовало. Не было и самого понятия «металл». Оно возникло лишь еще через тысячу лет. А пока рудознатцы довольствовались тем, что собирали с земли или откалывали мотыгой большие зеленые, красные или синие камни, khalikes, слово того же корня, что и khalkos, медь. Они собирали и тяжелые булыжники грязно-серого цвета, называемые в дворцовых архивах moriwodo, в этих невзрачных на вид каменюгах содержалось много серебра и свинца. А еще киркой разбивали скалы из белого кварца, испещренного золотистыми искорками. Эти осколки обрабатывались каждый в отдельности, но всем им предстояло пройти четыре операции: тщательную сортировку, дробление, после которого камень превращался в пыль, промывку, удалявшую все лишнее, прокаливание на древесном огне под сильным напором воздуха. Драгоценные металлы извлекали купелированием, а медь — многократным прокаливанием в низкой печи вместе с древесным углем и содержащими кремний веществами. Печь представляла собой круглую каменную конструкцию, изнутри обмазанную глиной, с подом и двумя напоминающими меха покрышками — одной, снабженной бычьими шкурами, для продува, а второй — для тяги. Металл плавился при температуре 1083 градуса и вытекал в песчаный карман в передней части печи. Помощники мастера вычищали шлак и щипцами удаляли окалину с поверхности металла. Если мастер хотел получить медный колчедан или ковелит, то штейн, или природный слиток черной меди, очищали порошком древесного угля, мало-помалу избавляя медь от примеси серы. Так зеленый или золотистый камень, созданный природой, поочередно превращался то в черную лепешку, то в белую лаву, то в красный и живой металл. Известно, что раскопки на морском дне, проводившиеся напротив мыса Хелидония в Ликии, выявили любопытный факт: странствующие кузнецы путешествовали вместе с инструментами, старыми плавильными котлами, кусочками чистого металла и небольшим количеством олова. Последнее, если добавить его к красной меди в пропорции 10:100, давало лучшую в мире бронзу. Касситерит в Грецию везли из Малой Азии, Сирии и Финикии — не из Корнуолла же или Нижней Бретани доставлять его в караваны, не так ли?

На южном склоне троянской Иды, ближе к Андейре, добывали цинковую обманку, природный серистый цинт. Ее добавляли к меди, содержащейся в медном колчедане, для получения латуни. Но больше всего «геологов» интересовало, естественно, золото. Желтое золото, «подобное солнцу», kuruso глиняных табличек, и белое золото, или электрум, обозначенное там же как paraku, а на самом деле — природное соединение золота с более чем 20 % серебра. В Лидии, к востоку от Смирны, из россыпей Пактола и рудных жил горы Тмол (ныне — Боздаг) добывали электрум с 30 % серебра и 70 % золота. Теперь понятен интерес Геракла и его спутников к богиням и владычицам той земли — к Малис или Омфале, а также к их драгоценностям. Это же проясняет причины их столкновений с амазонками и хеттскими воинами.

Другие греки предпочитали отправиться в Грузию, античную Колхиду, с коринфянином Аэтом или авантюристом из Иолка Ясоном. В верхнем течении реки Фазиса, нынешней Риони, они искали золото и видели, как местные жители натягивают и закрепляют под водой овечьи шкуры, а через некоторое время вытаскивают их сверкающими от запутавшихся в шерсти крупиц золота. Легенда о золотом руне основана на способе, хорошо известном золотодобытчикам и широко распространенном в микенском мире, поскольку мы встречаемся с ним, например, в Беотии (в Коронее и Орхомене) и в Дарданеллах, античном Геллеспонте. Здесь наиболее крупной из золотоносных рек считалась Астрида к югу от Абидоса. И, разумеется, весь этот мирок рудознатцев объединялся в тайные сообщества и братства, имел собственные обряды инициации, пароли, жаргон, символы, а также гениев-покровителей. Наиболее прославленные среди них — куреты Халкиды и Крита, тельхины Родоса, кабиры Самофракии. Сыновья и внуки огненных богов, все они слыли опасными волшебниками.

Так же как белая слоновая кость кажется плотью богов, а золото — остывшими кусочками солнца, в удивительном камне ляпис-лазури, синем, как звездное небо, видится сияние небесного свода, горный хрусталь представляется обращенной в камень каплей воды, а желтый янтарь — язычком огня, плененным душистой смолой. Все эти камни-талисманы, ценные своей редкостью и таинственным происхождением, в необработанном виде являлись и предметом торговли. Они были своего рода доисторической валютой, как головы скота, рабы, соль, бронзовые слитки. Возникает даже впечатление, что бусинки янтаря или электрума, обозначаемые в древних текстах одним словом elektron, служили микенцам для расчетов. Во всяком случае, волшебные свойства янтаря подарили нам в 1600 году слово «электрический».

Неподалеку от больших эгейских городов — например, Афин, Коринфа, Микен, Кносса — все еще существуют громадные каменные карьеры. Чаще всего они располагаются на склоне холма, иногда — в овраге. В них на благо царям трудились жалкого вида люди, молодые, но обреченные на преждевременную смерть: пленники, преступники, купленные или похищенные из родных мест рабы. За ними приглядывали несколько наемников, выполнявших роль надзирателей. Когда камень оказывался сравнительно мягким, его выдалбливали зубилом, остроконечным молотом или бронзовым кайлом. Вокруг блока, который предстояло извлечь, продалбливали желобок, а затем подрубали камень снизу. Извлекали каменную глыбу с помощью рычага. В более твердых скалах близко друг к другу сверлили прямые или наклонные дырочки, в них забивались чеканы и уже по ним изо всех сил стучали колотушкой. Только что добытый камень пилили, обтесывали долотом и молотком. Некоторые мастера заранее сообщали необходимые параметры каменных блоков и уже в карьере размечали условными значками, какие куда пойдут. Их-то мы все еще находим под осыпавшейся штукатуркой: треугольники, крестики, звезды, трезубцы, двойные секиры — целая система символов, оставшаяся для нас мертвой буквой. Вместе с последним рабочим из карьера исчезли лестницы, грузовые стрелы, горизонтальные вороты и сани-волокуши. На скалах остались лишь выемки, следы бронзовых инструментов, а на земле — бесчисленные осколки, немного щебня да бледная пыль. Летом сюда выползают греться змеи, ящерицы и скорпионы.

Немало людей трудилось и в садах. Те, кто не имел определенного занятия в городе, как правило, работали именно здесь. Многие превращали в огород клочок земли, маленький участок у глинобитного или сырцового дома. Большинство городов напоминали скорее разросшиеся деревни, нежели то, что отвечает нашим представлениям о типичном городе. И вся микенская цивилизация зиждилась на прочной земледельческой основе. Цитадели возникли из необходимости защищаться от опасности, постоянно преследующей народ земледельцев и моряков. Внутри и вокруг стен собиралось множество ремесленников, чернорабочих и рабов, а все они питались плодами земли. Отсюда и необходимость садоводства. Вот описание сада царя Акиноя: «Был за широким двором четырехдесятинный богатый сад, обнесенный повсюду высокой оградой; росло там много дерев, плодоносных, ветвистых, широковершинных, яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных, также и сладких смоковниц, и маслин, роскошно цветущих» («Одиссея», VII, 112–116). Этому описанию автора седьмой песни «Одиссеи» соответствует и сад Лаэрта, разбитый за стенами Итаки, а главное — серия V кносских документов с идеограммами, обозначающими оливу, смоковницу и многие другие заботливо обрезанные деревья. Есть там и упоминания о множестве саженцев. А когда речь идет о винограде и оливах, специально подчеркивается, что их плоды предназначены к столу, а не для изготовления вина или масла. Не всем садовникам везло так, как Алкиною, чей сад орошали сразу два источника, омывая корни деревьев и питая овощи на грядках. Но, независимо от того, располагались ли сады на плоской равнине или на террасах, поднимавшихся по склону холма вокруг крепости, их землю увлажняли, выравнивали, прокапывали каналы или доставляли воду из родников и водоемов. Мотыгой, киркой, полольной сапкой почву разрыхляли, пропалывали и очищали, ибо ей постоянно угрожали сорняки и насекомые. Надо поухаживать за греческим садом, стоя по щиколотку в воде, а головой — под палящим солнцем, чтобы узнать, каких усилий и любви к земной плоти стоит обычная корзина горошка или шпината, выращенных в упорной борьбе с пыреем, цикутой, подмаренником, вьюнком, звездчаткой и мальвой.