— Я вынужден сообщить плохую новость, — шеф снял очки и потер переносицу. – Извините, что не сразу рассказал, но только час назад мне разрешили передать вам эту информацию. Михаил Себастьянович Сагалов покончил жизнь самоубийством.

Новость никого не оставила равнодушным. Сначала в лаборатории повисла тишина, затем все зашумели и стали наперебой заваливать Феликса вопросами. Он выставил руки вперед и попытался успокоить взволнованных коллег.

— Тише! Тише!

— Что случилось?

— Как покончил с собой?

— И что теперь?

Так как это сообщение уже не являлось для меня новостью, я спокойно наблюдала за происходящим.

— Ну замолчите вы наконец! Дайте сказать! – шеф повысил голос, и все замолчали. – Говорите по очереди. Я же не могу слышать всех сразу.

— Извините… как покончил? Почему? – старший Порываев побледнел и трясся, как голый на морозе.

— Я сам мало что знаю, — ответил Феликс, — Детали мне не сообщали. Сагалова нашли мертвым в его кабинете за полчаса до встречи с президентом. Было собрано какое-то экстренное совещание. Сагалов отравился. Теперь его временно замещает Андриана Майер. Вот и все, что мне известно.

— И что теперь? Что делать нам? – прогундел Карпов.

— Что делать? Ничего. Продолжать работу. Обратно нас не отзывали. Сказали ждать дальнейших распоряжений.

Потом было еще много вопросов, на которые Феликс не мог дать вразумительных ответов. Из лаборатории вышел американский наблюдатель Бен Редклифф и зашагал туда-сюда по коридору, терзая спутниковый телефон. Но, похоже, у него ничего не вышло. Он вернулся к нам, сел в уголке, рядом с бледным и неподвижным Порываевым.

В то мгновение мне почему-то стало страшно. Сагалов должен был встретиться с президентом. Зачем? По какому поводу было собрано экстренное совещание? Что это за совещание такое, что Сагалов предпочел умереть, но не присутствовать на нем? Вопросов снова было больше, чем ответов.

* * *

Две недели мы работали в обычном режиме. Эпидемия дизентерии пошла на спад. Абсолютно все жители деревни, которых оказалось двести тридцать шесть человек, прошли обследование. Вскоре начали приходить люди из соседних поселений. Услышав о группе врачей с «большой земли», они преодолевали десятки километров, несли на носилках больных, приводили детей.

Небольшие поселения были разбросаны по берегам реки. Конго, как заботливая мать, собрала вокруг себя последних детей. Нельзя сказать, что племена дружили, но и не враждовали. Просто держались на расстоянии друг от друга и охраняли свои границы. Так, на всякий случай… еще не остыли воспоминания о гражданской войне, переразделе скудных территорий, болезнях и боли.

Люди приходили и приходили. Феликс даже отправил в одно из ближайших поселений Смольскую, Карпова и Ирину, конечно же, под конвоем двух охранников и трех мужчин из нашей деревни. Путешествие им предстояло не самое приятное, но зато близкое — всего пять километров. В племени буйствовала какая-то неведомая местным жителям хворь.

Через три дня наши посланцы вернулись. Оказалось, что люди притащили откуда-то в деревню бочки с радиоактивными отходами. Неподалеку находился могильник, устроенный заботливой Европой. А что, чем не место? Далеко. Людей там нет. По крайней мере, быть не должно. Жалобы, если что, не долетят. И таких могильников на территории Африки несколько десятков, если не сотен.

Когда с прибрежных территорий Конго вывозили людей, могильник сбацали наскоро: что-то зарыли, а что-то и нет. Вот эти «подарки с большой земли» и нашли аборигены, притащили в деревню и один даже сумели вскрыть. За пару недель половины поселения не стало. А те, кто остался, страдали от симптомов. Конечно, серьезно помочь мы уже не могли, но облегчить проявления лучевой болезни – вполне. Вот так вместе с нашими посланцами в деревню пришли еще тридцать человек. По распоряжению старейшины, уже через пару дней поселение расширилось на десяток больших хижин.

Среди местных жителей было много детей. В каждой семье – минимум по два ребенка. Многие женщины ходили беременными. После Европы это было для нас действительно непривычно: тут детей рожали сколько хотят и когда хотят. Местные противозачаточные препараты в виде отваров из каких-то трав не очень-то спасали женщин от избыточного материнства. А аборты делать просто не принято. Люди гордились своей большой деревней, которая росла и ширилась с каждым годом. Они радовались, что самые тяжелые времена остались позади и надеялись, что Африка возродится. Но у остальной части Земли, как всегда, были другие планы. И эти планы воплощали мы, горстка «добрых врачей с большой земли».

После обследования женщины тут же направлялись в кабинет Феликса. Он лично руководил процедурой. Старейшину удалось убедить в том, что это нужно для здоровья женщин. Он долго сомневался, но все же дал добро, и женщины беспрекословно шли на процедуру. В кабинете работали еще два гинеколога, две лаборантки, иногда подключали меня и Смольскую.

Процедура была несложной. Сначала гинекологи проводили осмотр, затем Феликс и две лаборантки делали женщинам инъекции препарата, который навсегда лишал их возможности материнства. Конечно, стерилизовали не всех. Тех, кто моложе двадцати и у кого еще нет детей, не тронули. Порываев бурчал и уговаривал Феликса сократить детородный возраст до минимума, потому как африканки становились матерями, еще сами будучи детьми, в лет тринадцать-пятнадцать. Он вообще предлагал действовать по другому принципу: оставить нестерилизованными только каждую пятую женщину вне зависимости от возраста. Но Феликс был непреклонен – женщинам надо оставить шанс.

На связь с «большой землей» мы выходили редко. Мне удалось еще раз связаться с мамой. Она выглядела хорошо и улыбалась. Этого мне было достаточно.

Но через две недели все поменялось. Дела пошли из рук вон плохо. Наш приезд в Африку выпал, как оказалось, на самый мягкий период, когда сезон дождей охлаждал пыл местного климата. Через неделю вернулась настоящая жара — сорок пять градусов в тени. Все женщины нашей группы вынуждены были последовать примеру африканок и обрезать волосы покороче. Ира прощалась с великолепной копной в несколько приемов: сначала укоротила волосы до плеч, потом еще чуть-чуть, а затем, махнув рукой на красоту, обкорнала прическу почти под корень. Я же рассталась со своими кудрями без сожаления. Все равно в условиях экспедиции было не до причесок. Даже вымыть голову как следует не получалось. Питьевая вода – на вес золота. Наши небольшие запасы быстро закончились. Пришлось проводить к лаборатории воду из деревенского колодца, подключать насосы и фильтры, беречь энергию аккумуляторов.

Дожди лили все реже и реже. Несмотря на обильные тропические ливни, земля пересыхала за считанные часы. Работать в лаборатории стало невыносимо. Приходилось вставать на рассвете, чтобы успеть сделать хоть что-то, днем прятаться под барахлящие кондиционеры и ближе к закату снова начинать работу. Силы таяли, как мороженое на солнце. Нервы были на пределе. Но, к нашей великой радости, день за днем работа близилась к завершению. Мы уже прикидывали, когда начнем собираться, когда вернемся домой, но никаких распоряжений «сверху» не поступало.