Насмешка судьбы видится мне в том, что два самых важных дела моей жизни помимо пользы могут нанести человечеству вред. Переменный ток используют для электрического стула, а беспроводную передачу энергии можно использовать как мощное оружие.

«Все же подумайте о моем предложении, – сказал я Джону на прощание. – Один самолет против возможности закончить войну через два-три месяца». Вообще-то, при поддержке Военного министерства, установку можно создать за полтора месяца, но горький опыт строительства башни побуждает меня называть сроки с запасом, ибо всегда что-то случается и задержки неизбежны. Но даже три месяца – это очень хорошая возможность.

«Возможно, война закончится раньше, – ответил Джон. – Англичане с нашей помощью готовят грандиозные бомбардировки Германии, после которых Гитлер будет вынужден капитулировать»[181]. По этой фразе я понял, что Джон чувствует себя неловко. В глубине души он мог разделять мои мысли или хотя бы не противиться моему предложению, но в то же время он понимает, что его боссы не захотят реализовывать мою идею. Я принял решение передать копию расчетов по отраженным волнам в советское консульство. Меня там знают и к документам отнесутся как подобает. Состояние моего здоровья таково, что я могу позволить себе лишь недолгие прогулки по городу, но, возможно, кто-то из советских физиков смог бы приехать в Нью-Йорк для встречи со мной? Личное общение очень важно в тех случаях, когда идеи кажутся «невероятными» или «фантастическими». В 1935 году ко мне приезжал генерал Синявский[182], но при всем моем уважении к этому человеку, он был больше боссом в области связи, а не инженером-электротехником. Синявский мог оценить мои идеи лишь в общих чертах и не мог «заразиться» ими, поскольку для этого ему недоставало знаний. А в таких случаях очень важно «заразиться», поверить в осуществимость и перспективу. Так, например, как когда-то поверил в переменный ток Вестингауз.

Мой племянник Сава имеет идею устроить мою встречу с нашим королем Петром[183]. Наивный Сава надеется на то, что это привлечет ко мне внимание высоких чинов из правительства. Я получу лабораторию, возможность делать то, что считаю нужным, и т. п. Ничего этого не будет, я знаю. Разве придаст мне веса встреча с восемнадцатилетним изгнанником? Другое дело, что я должен встретиться с ним для того, чтобы выразить свое восхищение его мужеством. Всякий, кто осмелился бросить вызов Гитлеру, достоин восхищения[184].

Быть старым не страшно. Ждать близкого конца не страшно. Страшно уходить непонятым. Такое впечатление, будто прожил жизнь зря. Я прошу тех, кто будет читать это, отнестись к моему научному архиву внимательно и непредвзято. Прошу не считать меня старым выжившим из ума чудаком. Чудакам не доверяют руководство такими проектами, как «Радуга». Я очень надеюсь (и почти верю в то), что в будущем я буду оценен по достоинству. Дело не столько в оценке (зачем покойнику слава?), сколько в том, чтобы мои изобретения не пропали бы зря, чтобы они принесли людям пользу. Это единственное, чего я хочу.

Приведение архива в порядок заняло много времени. Я понимал, что каждый новый день в моем возрасте – дар Божий и потому отложил на месяц все остальные дела. Только во время прогулок думал о том, как можно улучшить систему двусторонней полицейской радиосвязи[185]. Помимо удовольствия от этого дела может быть и практическая польза. За усовершенствование существующей системы обещана премия в 15 000 долларов. Кроме того, в случае успеха я мог бы зарегистрировать несколько патентов. Жизнь вынуждает быть меркантильным. Не хочется зависеть от племянника, хочется иметь денег немного больше, чем нужно (почему немного? – много!), чтобы помогать соотечественникам. Всем нужна помощь – и тем, кто сражается, и тем, кто терпит лишения на чужбине. Что за несчастный «век прогресса», принесший человечеству уже две великие войны!

Как обычно, я стремлюсь сделать больше того, чем требуется. Устойчивая связь с хорошей слышимостью – это мелочь. Сначала я подумал о том, как удобно было бы объединить полицейскую радиосвязь с городской телефонной системой. А теперь уже думаю о том, чтобы сделать телефон беспроводным. «Провод» – это слово, которое я не выношу. Я готов мириться только с теми проводами, которые находятся внутри устройств. Все остальные мне хочется уничтожить. Идеальный мир в моем понимании – это мир без голода, войн и проводов!

Сегодня Видовдан[186] и я не могу думать ни о чем другом, кроме моей родины. Мой покойный брат мечтал о том, чтобы похитить у турок голову царя Лазаря и вернуть ее в Раваницу[187]. Я млел от восторга, когда он делился со мной своими планами. Мой бедный брат! Он умер юношей и теперь я на 71 год старше его. Я часто вспоминаю моих родных. Очень радуюсь, когда вижу моего дорогого племянника. Он – надежда и продолжатель нашего рода, пускай и под другой фамилией. Внезапно подумал о том, что если бы смог прожить жизнь заново, то непременно бы женился и наплодил бы много детей. С возрастом изменяется вкус одиночества, оно из сладкого становится горьким и с каждым годом горчит все сильнее и сильнее. Наверное, мне надо было учиться делить время между работой и семьей, а не отдаваться целиком работе. Надо было брать пример с отца. Он никогда не сидел без дела, если не служил в церкви, то ходил по домам прихожан – утешал, советовал, собирал деньги для кого-то из нуждающихся. Кто хочет помогать людям, тот никогда не останется без дела. Но мой вечно занятый отец находил время и для нас, детей. Каждый вечер, перед сном, он разговаривал с нами, спрашивал, как прошел день, рассказывал что-нибудь. Рассказы его всегда были поучительными, но не скучными. Если бы у меня были дети, то, возможно, один из них захотел бы пойти по моим стопам. Нет, «захотел» это не то слово. Изобретательство – это не профессия, которую выбирают. Это огонь, который жжет изнутри и побуждает думать, творить. Так вот, если бы Бог наградил бы меня сыном или дочерью, одержимыми жаждой изобретать, то я бы покинул этот мир со спокойным сердцем, зная, что у меня есть наследник, продолжатель дела моей жизни. Сава – хороший парень, но он политик, а не изобретатель. Я оставлю ему основную часть моего архива, но сам он, к сожалению, не сможет в нем разобраться. Но хотя бы проследит за тем, чтобы мой архив сохранился в целости, и после войны передаст его в Белградский университет. Я чувствую, что сам до конца войны вряд ли доживу. Если вдруг не произойдет какого-нибудь чуда, то война продлится еще как минимум два года. Это подсказывает мне разум, а не интуиция. Глупо бы было полагаться на интуицию в таких делах. Я не стратег и никогда им не был, но я здравомыслящий человек, который получает достаточно информации, для того чтобы составить правильное мнение. Два года как минимум, если не все три.