4 ноября 2009 года, среда

Пациентке Т.Г. за 30, она бухгалтер, и ей диагностировали внематочную беременность. В ее случае проблему можно вылечить медикаментозно с помощью метотрексата[116], и она с радостью на это соглашается, чтобы избежать операции. Я рассказываю ей про лекарство, а также про то, что нужно делать после его приема. Объясняю все возможные побочные эффекты, а также что можно и что нельзя делать в процессе лечения, подчеркивая, что следующие три месяца ей следует использовать эффективные контрацептивы, а в первый месяц вообще воздерживаться от секса. Какое-то время она размышляет, после чего спрашивает: «А как насчет анального секса?»[117]

18 ноября 2009 года, среда

Пришел навестить отца Рона в больницу. Он выглядит ужасно – пожелтевшая кожа туго натянута на торчащие кости. На лице проступает сеть кровеносных сосудов – организм сжег все жировые клетки до единой, бросив все свои силы на борьбу с раком, против которого у него нет ни единого шанса. «Хотелось бы, чтобы никто не видел меня в таком виде, – говорит он. – Мы потратим целое состояние на то, чтобы в похоронном бюро меня сделали красивым после смерти – не мог, что ли, подождать пару месяцев?»

Его положили в больницу на стентирование пищевода, чтобы он мог и дальше есть и пить, а его последние дни были как можно более комфортными. Будучи бывшим инженером, он восхищается конструкцией стента – тот изготовлен из упругой металлической сетки, достаточно мощной, чтобы придавить опухоль и раскрыть пищевод. «Двадцать лет назад такого бы не сделали, – говорит он, и мы продолжаем разговор о том, как нам повезло жить именно в этот момент развития нашей цивилизации. – Думаешь, через двадцать лет они научатся лечить рак?» – спрашивает он. Никак не соображу, какой ответ его больше утешит, так что уклоняюсь: «Слушай, я же только во влагалищах разбираюсь», и он смеется в ответ.

Следующий вопрос. «Почему всегда говорят, что люди проигрывают свою битву с раком, и никогда – что это рак выигрывает у них?» Отец Рона все продолжает шутить. Если честно, он делал это все время, что я его знаю. Когда я только пришел, первые несколько минут мне было от этого немного неловко, однако теперь я искренне наслаждаюсь утром, которого так страшился. Это очень добрый и мудрый ход с его стороны – мало того, что его друзьям и близким так гораздо проще, когда они приходят его навестить, так мы еще и сможем запомнить его таким, каким он всегда был, – пускай и с подпорченным здоровьем, но все с такой же яркой личностью.

10 декабря 2009 года, четверг

Зашивая промежность, я спрашиваю у пациентки, как прошло лечение бесплодия. Как оказалось, она забеременела без всякого лечения через неделю после приема. Как бы то ни было, записываю этого ребенка на свой счет.

17 декабря 2009 года, четверг

Как ни печально, но ежегодно в этой стране мамы и маленькие дети становятся жертвами домашнего насилия и умирают. Обязанность каждого акушера-гинеколога – выявлять подобные случаи. Это зачастую непросто, так как проблемные мужья, как правило, приходят на прием вместе со своими женами, лишая их тем самым возможности пожаловаться. В нашей больнице придумали специальную систему, чтобы помочь женщинам сообщить о насилии в семье, – в женском туалете висит объявление: «Если вы хотите обсудить любые случаи домашнего насилия, то наклейте в свою медкарту красный стикер», и в каждой кабинке лежат листки стикеров с красными кружками.

Сегодня, впервые за всю мою врачебную карьеру, одна женщина налепила на свою медкарту несколько красных кружков. Ситуация непростая, так как она пришла на прием вместе со своим мужем и двухлетним ребенком. Я под всякими предлогами пытаюсь выпроводить мужа из помещения, однако у меня ничего не выходит. Я вызываю старшую акушерку и консультанта, и нам удается остаться с женщиной наедине.

Как бы мы ни старались быть помягче в своих расспросах, толку от этого никакого – она молчит, выглядит напуганной и ничего не понимающей. Десять минут спустя нам удается выяснить, что эти красные кружки стали одними из первых проявлений творческих наклонностей двухгодовалого ребенка, который налепил их в медкарту, когда ходил с мамой в туалет.

На протяжении моей врачебной карьеры на каждые «не мог бы ты взглянуть на эту шишку/сыпь/пенис?», услышанные мной за пределами больничных стен, всегда приходилось как минимум одно «не знаю, как тебе это удается». Как правило, я слышал это от людей, которых бы и в присяжные не выбрали, не говоря уже о поступлении в мединститут, однако это ничего не меняет. Это тяжелая работа с точки зрения времени, сил и эмоций, которые на нее уходят, и для человека со стороны она является весьма незавидной.

В медицине меня удерживали две вещи. Во-первых, я слишком долго и усердно трудился, чтобы оказаться там, где я был сейчас. Во-вторых – и я понимаю, что это может звучать немного напыщенно, – это честь – иметь возможность играть столь важную роль в жизни других людей.

Может, ты и опоздал на час домой, однако опоздал из-за того, что не дал новоиспеченной матери умереть от потери крови. Пускай к тебе на прием в женскую консультацию и пришли 40 женщин вместо запланированных 20, однако эти 40 женщин доверяют тебе здоровье своих детей. Даже в самых ненавистных составляющих работы – лично для меня таковым был прием больных в урогинекологической клинике, куда приходили бабульки, чьи мышцы тазового дна были словно зыбучие пески, а матки вываливались прямо в их нижнее белье с начесом, – каждое принимаемое тобой решение способно неизмеримо улучшить качество чьей-то жизни. А затем какой-нибудь пациент чихает, приходится брать ведро с тряпкой, и начинаешь жалеть, что не занялся бухгалтерским учетом.