– Не бойся, вы не опоздаете. Еще куча времени.

Он знал, что она волнуется по поводу совместного похода в оперу с Энглинами, она упоминала об этом, когда они вместе искали потерянный бриллиант среди диванных подушек.

– После таких новостей Джим весь вечер будет злиться, – тихонько ответила Хелен. – И… Я не могу на это смотреть, мне дурно делается!

Она повернула кольцо на пальце.

– Потише там! – Джим махнул на них рукой. – Сьюзан, а что слышно из федеральной прокуратуры?

Нетвердым голосом Сьюзан рассказала, как Чарли обращался в федеральную прокуратуру, и там ему заявили, что их собственное расследование пока открыто, а еще, по слухам, на них давят сомалийцы, которых еще больше подстегнуло вмешательство государства. Вроде бы как-то так, честно говоря, она сама запуталась. Надо явиться в суд в следующий четверг, Чарли велел Заку приходить в костюме, а костюма нет, и она не знает, что делать…

– Слушай меня внимательно, – с расстановкой проговорил Джим. – Вот что тебе надо делать. Ты сейчас возьмешь Зака, пойдешь с ним в «Сирз» и купишь ему костюм. Потом ты утрешь сопли и разгребешь это дерьмо как большая девочка. – Он отключил громкую связь и приложил трубку к уху. – Ладно, ладно, прости. Все, давай. Мне надо кое-кому позвонить. – Он задрал рукав, посмотрел на часы. – Может, они еще на месте…

– Кому это ты? – Хелен встала.

– Милая, не переживай из-за кольца, отнесем в мастерскую, будет как новое. И в оперу успеем, времени полно.

– Но это был настоящий бриллиант… – У Хелен навернулись слезы.

Джим тыкал пальцем по кнопкам телефона на столе.

– Джим Берджесс. Я буду весьма признателен, если она ответит. – Пауза. – Добрый вечер, Диана. Это Джим Берджесс. Мы с вами не знакомы лично. Как дела в Мэне? Слышал, вас там снегом завалило. Да, вы правы, я не по поводу снега. Да. Вы угадали, именно об этом я и хочу поговорить.

– Я не вынесу, – пробормотала Хелен. – Пойду в душ.

– Понимаю, – говорил Джим в трубку. – Прекрасно понимаю. Но я также понимаю, что это дурацкая шутка, устроенная ребенком. И реакция на эту шутку представляется мне чрезмерной… – Он показал телефону средний палец. – Нет, вы не ослышались, я действительно сказал «чрезмерной». Да, я в курсе, что мальчик в мечети потерял сознание. И Зак тоже в курсе. Да, это ужасно. Я знаю, что его адвокат – мистер Тиббетс, потому что самолично нанял мистера Тиббетса. Я к вам обращаюсь не как адвокат Зака, а как его дядя. Послушайте меня, Диана. Это мелкое хулиганство. Насколько мне известно, оно попадает в сферу действия уголовного права, и приговор должен вынести суд по уголовным делам. А билль о гражданских правах тут совершенно ни при чем и… – Джим посмотрел на Боба и одними губами произнес: «Мерзавка». – А вы не планируете начать политическую карьеру, мисс Додж? Все это попахивает политикой. Ну что вы, я не пытаюсь вас запугать, и в мыслях нет. Сомневаюсь в ваших мотивах? Отнюдь, я просто с вами беседую. А если бы свиную голову бросил сомалийский пацан, вы развили бы такую же бурную деятельность?.. О чем и речь. Будь Зак бисексуалом, перенесшим операцию по смене пола, вы бы тоже не стали его трогать. Его подвергают таким рьяным нападкам лишь потому, что он белый недотепа, и вы сами это знаете. А зачем вы ждали три месяца? Помучить его решили? Ну да, ну да.

Джим повесил трубку, яростно постучал карандашом по столу, а потом схватил карандаш обеими руками и сломал пополам.

– Кому-то придется туда поехать, – проговорил он и развернул кресло, чтобы оказаться лицом к Бобу. – И этим кем-то буду не я. – В ванной шумела вода. – Напомни, что ты у нас опять забыл?

– Хелен попросила помочь ей искать бриллиант.

Джим обвел глазами кабинет – книги на полках, фотографии детей разных лет, медленно покачал головой и взглянул на Боба.

– Это же просто кольцо! – недоуменно прошептал он.

– Ну, ее кольцо, и она расстроилась.

Джим встал.

– Я целовал задницу Дику Хартли. И вот как он поступает. Они намерены посадить моего племянника, а ведь я специально ездил туда, чтобы не допустить вот этого вот идиотского либерального фашизма!

– Ты ездил туда, чтобы поддержать Зака и сделать все возможное, чтобы защитить его. Попытка не удалась.

Джим снова осел в кресло, оперся локтями на колени.

– Если бы только я мог выразить словами, – тихо проговорил он, – если бы я мог донести до тебя, как сильно я ненавижу этот штат…

– Ты до меня донес. Успокойся. На суд поеду я. У меня полно неиспользованных дней отпуска. Веди жену в оперу и купи ей новое кольцо.

Боб потер загривок. Он думал о том, что две трети членов семьи не смогли убежать. Он и Сьюзан (и Зак как ее неотъемлемая часть) были обречены с того самого дня, как погиб отец. Они старались, и мать старалась вместе с ними. Убежать смог только Джим.

Он шагнул к выходу, но брат вдруг поймал его за руку. Боб остановился.

– Что такое?

Джим смотрел в окно.

– Ничего, – ответил он и медленно убрал руку.

Шум воды стих. Открылась дверь ванной, и Боб услышал голос Хелен:

– Джимми? Ты же не будешь теперь злиться весь вечер? Сегодня «Ромео и Джульетта»! Мне бы не хотелось слушать эту прекрасную оперу, сидя между ворчливым мужем и ворчливой Дороти.

Она явно очень старалась, чтобы это прозвучало как шутка.

– Обещаю, милая, буду вести себя хорошо! – крикнул ей Джим, а Бобу сказал тихо: – «Ромео и Джульетта», господи боже мой! Вот это будет пытка!

Боб пожал плечами.

– По сравнению с тем, что творит наш президент в офшорных тюрьмах, поход в оперу с женой едва ли можно назвать пыткой. Но все относительно, я понимаю.

Он тут же пожалел о своих словах и приготовился услышать едкий ответ.

Однако Джим произнес, вставая:

– Ты прав. Я серьезно, ты прав. Дурацкая страна. Дурацкий штат. Увидимся. Спасибо, что помог ей искать бриллиант.

Боб шел домой. По пути то и дело попадались собачники, которые лениво тянули за поводки псов, обнюхивающих тротуар. Боб обходил собак, все глубже и глубже погружаясь в свои мысли. Он вспоминал время, когда еще работал адвокатом по уголовным делам. Он тогда любил представлять, как от его слов у присяжных зарождается пузырек сомнения, и этот пузырек закупоривает артерию, по которой шел стройный поток логических аргументов обвинения. А сейчас такой пузырек сомнения пульсировал внутри у него самого, зародившись после разговора с Джимом в Ширли-Фоллс. И хотя Боб только что узнал о новой опасности, грозящей Заку, он шел по улице и думал о своей бывшей жене. Джим отмахнулся от своих слов, когда они ехали назад в Нью-Йорк, но Боба это не успокоило, он просто не стал больше добиваться объяснений. Джим сравнил Пэм с паразитом. Сказал, что она много хочет и умеет добиться своего. Но если она действительно вешалась на Джима, если «начала откровенничать о таких вещах, о каких распространяться не стоило», то как прикажете это понимать?