А кто-то торчал у сувенирных лавок, выстроившихся прямо на затейливой мозаике из разноцветных больших мраморных плит, которыми была вымощена прогулочная набережная, с геометрической точностью усаженная пыльными волосатыми пальмами.

Лавки были увешаны пестрыми домоткаными ковриками, сумками, бусами, «липовыми» амулетами, солнечными очками и прочей туристской мелочевкой, сотворенной тайваньскими или гонконгскими умельцами.

Прямо под ногами на мраморных плитах толпились забавные африканские фигурки, вырезанные из очень твердого темного дерева. Они были сделаны как раз с той мерой условности, которая придавала им неординарную и очень привлекательную ироничность, сразу приковывающую к себе внимание потенциальных покупателей.

Всеми этими псевдонародными «промыслами» торговали крикливые чернокожие парни, карнавально разодетые в яркие бурнусы и обвешанные устрашающими ожерельями крокодиловых клыков, изготовленных в какой-нибудь далекой китайской артели, наверное, из той же пластмассы, из которой обычно штампуются мирные белые пуговицы для недорогих кофточек.

А еще на мускулистых черных руках этих пареньков золотом сверкали десятидолларовые «Ролексы» и платиновые «Сейко», пятидолларовые «Лонжин», «Тиссо», «Омега»... На металлических браслетах, на кожаных ремешках (опять-таки из «натуральной» змеиной кожи!), по десять — двенадцать штук на левой и на правой руках.

Старший пассажирский помощник Константин Беглов стоял, опершись о фальшборт у самого трапа, скучающе поглядывал вниз на вахтенного матроса.

На душе было скверно. Впервые в жизни от него ушла женщина. А то, что она ушла от него окончательно, Беглову стало ясно почти с первых же дней рейса. Еще до того унизительного разговора в лифте...

Ах, как не привык Костя к подобным резким разворотам в своей корабельной жизни!.. На берегу все было ясно и прочно. А вот здесь...

Здесь Костя явно чего-то не просчитал. Как говорится — завалил ухо.

До начала этого рейса в его жизни на судне всегда было все так отлажено, все так бесперебойно срабатывало, что теперь от неожиданности Беглов даже растерялся. Это он-то — абсолютно уверенный в себе, в своем профессионализме, своей неотразимости, в умении выглядеть достойно в любой, самой экстремальной, самой невыгодной, ситуации!

Сзади подошел тучный, взмокший от жары Борис Владимирович Сладков — главный механик судна. Мрачная бородатая физиономия, маленькие, лукавые, веселые глаза. Толстой волосатой рукой Сладков с удовольствием сжимал запотевшую ледяную бутылочку колы.

— Тоскуешь? — прихлебывая из горлышка, спросил Сладков.

— С чего бы это? — тут же легко усмехнулся Беглов. — Мне, Боренька, тосковать не от чего.

— Всем всегда есть от чего хоть немножко потосковать. Иначе перестаешь ощущать мелкие житейские радости. Когда очень хорошо, то это тоже не очень хорошо, — туманно проговорил Сладков и протянул Беглову бутылочку с колой: — На-ко вот, хлебни. Холодненькая!..

— Не хочу, спасибо. Сейчас хлебнешь, потом весь день будешь хлебать что ни попадя. А ты чего не на берегу?

— Жду представителя техслужбы порта. А ты?

Беглов зажмурился, запрокинул голову, подставил лицо прямо под солнечные лучи.

— Неохота. Пыльно, скучно. И вообще...

Сладков попил немножко холодной колы, сказал, глядя вниз на прильнувший к теплоходу городок:

— Ладно тебе. Жмешься небось?

Беглов опустил голову, открыл глаза, посмотрел вдаль, ответил спокойно, как человек, которому среди своих совершенно нечего скрывать:

— И это есть. Автомобильчик пора менять. С дачей моя дурочка завелась как сумасшедшая. Сына хочу в Англию на учебу спровадить... А это все — деньги. Ты в который раз здесь?

Сладков пожал плечами:

— А черт его знает... Уж и не помню. За двадцать два года-то по морям, по волнам...

— Вот и у меня одиннадцатый заход сюда. Понял? — жестко проговорил Беглов. — Это пусть наш доктор тут по островам гуляет. Он всего в четвертый рейс вышел — ему все в новинку...

Через пыльную торговую площадь, заставленную яркими лавками и магазинчиками, шел караван из пяти облезлых прогулочных верблюдов.

Первого верблюда вел босоногий хозяин этого аттракциона. Остальные верблюды шли по площади, как альпинисты в горах — в связке. К первому верблюду был привязан второй, ко второму — третий и... так далее.

Караван замыкали две огромные хозяйские собаки, которые моментально усмиряли любое верблюжье проявление свободолюбия. На каждом верблюде сидели пристегнутые широкими брезентовыми ремнями два человека в специальных металлических сиденьях с плоскими нечистыми подушками.

Первый верблюд спесиво нес по одну сторону своего горба фрау Голлербах, по другую — доктора Вольфа.

На втором — мистрис Маргарет Сердюк из Канады (сама очень смахивающая на добрую симпатичную верблюдицу...) и святой отец Ричард Роуз, наблюдая за которым в эти минуты невозможно было углядеть даже крупицы возвышенного назначения его профессии.

На третьем верблюде восседали счастливая Галю Сердюк и полупьяный, но добродушно настроенный Джефф Бриджес с небольшой плоской бутылкой виски в кожаном чехольчике с ремешком через плечо.

Галю смущенно и неумело строила ему свои прекрасные глазки, а старый проспиртованный Бриджес пьяненько похохатывал и предлагал ей выпить, от чего она с неподдельным ужасом отказывалась наотрез, изредка боязливо оглядываясь на четвертого верблюда, над которым в гордом одиночестве возвышался огромный папа Пол Сердюк.

Так как для папы Сердюка не нашлось достойного противовеса, то верблюжий хозяин усадил его верхом на самое могучее животное, подложив под невероятный зад Пола две подушки, а ноги его гулливерского размера поставил в железные кресла, как в стремена...

На замыкающем процессию пятом верблюде в легкомысленных шортах, в рубашке с короткими рукавами и кроссовках с толстыми белыми носками раскачивался счастливый главный врач круизного лайнера «Федор Достоевский» — доктор Тимур Ивлев.

По другую сторону изрядно вытертого верблюда сидела развеселая Таня Закревская.

— Я здесь уже третий раз, но на верблюдах еще никогда не каталась!.. Тимур, я вам так благодарна!.. — говорила Таня.

— А я в свои первые три рейса все как-то обходил этот райский уголок, — отвечал ей Тимур. — И вот сегодня у меня день детских открытий! Тропики, эти острова, верблюды, вы!..

Рядом с их верблюдом шел недовольный боцман Алик Грачевский с большой пустой сумкой через плечо.

— Договорились же, что пойдем все вместе, а вы... Ну, как маленькие!

— Ну, Алик, солнышко!.. — ворковала сверху Таня. — Ну не сердись ты, ради Бога... Ну не катались мы никогда на верблюдах! Имеем право?

— Нет, — говорил Алик, упрямо шагая рядом с верблюдом. — Когда твоя коллега — и подруга Лялька Ахназарова в свой собственный день рождения сейчас в слезах лежит в каюте, считая, что тридцатник — это конец жизни, ты не имеешь права кататься на этом вонючем животном! Тем более что ты мне обещала помочь выбрать ей подарок! А кроме всего прочего, здесь вся электроника втрое дешевле, чем где бы то ни было... Вам что, неизвестно, что эти острова — зона беспошлинной торговли?