– Пошли, перетрем…

– Вперед…

Мы вышли на балкон – незастекленный, на предпоследнем этаже. Менеджеры, адвайзеры, юристы, мерчендайзеры – угробив час-полтора, чтобы добраться с работы до дома, ставили во дворе свои машины, чтобы поспеть к ужину, измотанные и злые, выжатые досуха, как тряпка уборщицей – в ведро с грязной водой. Это их Питон намеревается освободить и повести за собой к всеобщему счастью. Интересно, друг мой бывший – а ты хоть кого-то из них спросил, а нужно им такое счастье? Или они предпочитают свое, хомячиное – три часа в день в пробках и лапша «Доширак» с грибами на обед?

Ошибаешься ты, дружище Питон. И сильно. Думаешь о людях много лучше, чем они есть…

– Лен… позвал Питон.

К моему удивлению – вышла та самая девица. Вызывающе на меня смотря, облокотилась на ограждение лоджии.

– Это еще зачем…

– У нас такие правила, брат. Всегда должен быть свидетель. Вдруг я тебе на всех настучу? А тут – вопросов нет.

– А ее зачем?

– А она меня ненавидит. Правда, Ленок?

Она фыркнула и отвернулась.

– Ладно. Уши есть, ж… есть, остальное – бесплатное приложение. Зачем меня нашел, друг?

– Дело есть.

– На миллион баксов?

– Подешевле.

– Тогда извини…

– Эй, Питонище, – сказал я, – а ты не думаешь, что я так же нужен обществу, как и ты?

– Это как?

– Ты – по теме светлого будущего. Я – беспощадного настоящего…

Питон осознал. Фыркнул.

– Ты знаешь, пути наши разошлись.

– На одной земле живем.

– Короче. Чего надо?

– Презика американского взорвали – в курсе?

– Ага.

– Да не «ага», а так точно. Ты в теме, выходы имеешь. Перетри вот по этим конторам и персонажам. – Я протянул листок бумаги, отпечатанный на компе в интернет-салоне, в который я до этого не заходил и никогда больше не зайду.

– Это кто?

– Пробить надо. Кто под кем ходит. Конкретно. Дальше займусь я.

– А сам что, не можешь? За тобой же система.

– Ее за мной никогда не было. Ты это знаешь. Я был одиночкой, одиночкой и останусь…

Питон с сомнением посмотрел на бумажку. Затем, вытянув руку, медленно разжал пальцы. Бумажка спланировала в темноту.

– Напрасно.

– А чего так? Может быть…

– Там, в гостинице, русских людей в куски порвало, Питон. Тех самых, которых мы защищали. Или тогда все фуфло было? Скажи так – и я уйду.

Питон скривился.

– Да не фуфло, но…

– Без «но», – жестко сказал я, – война идет. Третья террористическая. Этим до глубокой двери, кто ты. Какой ты. Они едины, монолит. Ты сам видел. И тот, у кого один раб, и тот, у кого их десятки, – они все один народ. Не будем такими же – сгинем. Я тебя уговаривать не буду. Но и помогать – не помогу в случае чего. Когда тебя и твоих мальцов, которые тебе поверили, резать будут – вспомнишь, о’кей?

Питон плюнул в темноту.

– Дерьмо ты.

– Я знаю. Итак?

– Ладно, давай.

Я достал второй, точно такой же листок. Надо бы найти первый… да неохота шариться. Но все равно выйду, посмотрю – может, и найду.

– Думай башкой, друг. Сейчас не те времена. Возьмемся за руки, друзья, чтобы пропасть поодиночке.

– Да пошел ты… – Питон скрылся с балкона.

Хоть он меня и не любит, но знаю – сделает. У них – антифа – своя свадьба. У нас своя. Они леваки, я правак… наверное. Но судьба у нас одна, как я и сказал. Когда придут эти – они не будут разбирать, кто прав, а кто нет – это для них вообще не имеет смысла. Для них есть свои и есть чужие. И ничего кроме этого.

Ладно…

Тут я заметил, что девушка не ушла. Наоборот – она повернулась и в упор смотрела на меня, подсвеченная светом из комнаты. Красивая…

– Сколько тебе лет? – спросил я.

– Тебе какое дело?

Я пожал плечами:

– Да никакого…

Девушка подумала. Потом сказала:

– Кое-кто из ваших был с нами. И на Болоте, и дальше.

– И что?

– Как ты можешь защищать эту власть? Они же… – Она задохнулась, не в силах подобрать слова…

– Давай так. Что тебе сделала власть? Конкретно?

Она зло зыркнула на меня.

– А что, надо сопротивляться, только когда сделали конкретно что-то лично тебе?

– Я полагаю, что надо сопротивляться чему-то конкретному. Точнее – кому-то конкретному. Вот вы воюете против государства. А государство – это кто?

Она пожала плечиками:

– Менты. Прокуроры.

Я рассмеялся. Искренне, хотя и не прекращая следить за тем, что происходит в комнате.

– Менты? Я тебя умоляю. Кто они такие? Часть из них – еще мальчишки, из какого-нибудь депрессивного сельского района, которым иного хода в жизни нет, вот они и поступают на ментов, потому что на юрфак им не поступить. А тут и форма, и степуха какая-никакая, и трудоустройство. Чего с ними воевать, они сами всего боятся. Часть – это такие б… на которых клеймо ставить некуда. Для них ксива – как волшебная палочка, а должность – способ стать миллионером к сорока. Если до того не посадят. Государство – да срать они на него хотели. Есть и правильные… только мало их. Не терпит их система. В прокуратуре то же самое. Так с кем ты борешься?

…

– Я скажу кое-что про тех, кто борется с государством. Большинство из них – просто бздуны. Понимаешь – воевать с государством безопасно и в то же время относительно круто. У нас в обществе обиженку всякую любят. Как же – от государства пострадал. Хотя на том же Болоте, когда вас дубинками дуплили, я бы тоже дубинку взял да приложился пару раз. Чтобы дурь выбить. А вот бороться с ресторатором Ахмедом, который кафешку купил и там точку сделал, или таджиком Абидуллой, который соседнюю квартиру купил, и теперь в подъезде от нариков не протолкаться, – это совсем другие расклады. Это же надо конкретно что-то делать. Собираться, обсуждать, заявы писать, идти их относить, участкового пинать. А тот же Абидулла нариков может нанять – они тебе машину спалят, а то и нож в брюхо. Это тебе не с государством воевать, тут конкретно подставляешься. Свою любимую пятую точку.

Девица захлебнулась от возмущения.

– Да… как ты можешь? Ты что, не знаешь, сколько политзаключенных по тюрягам сидит? Тебе сказать?

– Ну да, конечно. Одних с дозой поймали. Других – еще с чем. А ты хоть представляешь примерно, сколько наших, русских, в земле лежит? Кого в Чечне или Дагестане тихо кончили. Кто во время КТО