(periodos ges), к сожалению, бесследно исчезнувшее. Первое дошедшее до нас развернутое свидетельство такого рода — «История» Геродота, труд ионийца из Галикарнасса, ставшего одновременно географом, этнографом и историком.

Нужно отдавать себе отчет в том, что отличает Геродота от его предшественников: ведь после Гомера и до Геродота иноземцы периодически выводились в литературных произведениях. Но, с одной стороны, они были там редкими гостями: египтяне в «Просительницах» Эсхила — первые негреки, появившиеся на сцене. С другой стороны, их описание следует традиционным древним взглядам: Египет для этого автора — страна на краю земли, связанная со сказочной Эфиопией, но ее представители, прибывшие в Грецию, демонстрируют все отличительные признаки уроженцев Востока: пышные одежды[412], неумеренную наглость и самомнение...[413]

Совсем не таковы египтяне Геродота, посвятившего им целую книгу, вторую книгу своей «Истории»: как и для многих других народов, он описывает со множеством подробностей их обычаи, религию, основные черты. Несколько глав он посвящает изготовлению и бальзамированию мумий; он интересуется географией страны, в особенности феноменом, весьма занимавшим его современников, а именно разливами Нила, которым пытается дать объяснение. Большинство сведений он собирал на месте, — он пробыл в Египте несколько месяцев, — проводя настоящее исследование, вглядываясь, расспрашивая, иногда обращаясь к архивам... Это и в самом деле начало этнографии. И притом Геродот, посетивший множество городов и стран — Кирену, Египет, Тир в Финикии, Вавилон, Понт Эвксинский, стремится выявить для каждого народа, о котором упоминает, его характерные черты. Он рисует не карикатурный образ негрека, но именно других во всем их разнообразии.

Разумеется, о достижении полной объективности не было и речи... В «Истории» есть «риторика инаковости», хорошо подчеркнутая Ф. Артогом[414]. Этот исследователь показывает, что Геродот, чтобы представить современникам иноземца, использует аналитическую сетку, и притом греческую: таким образом, он смотрит на другого глазами своих соплеменников, зачастую отталкиваясь, будь то по аналогии или от противного, от собственных обычаев. Если речь заходит о существенных сторонах жизни, вроде религии, брака или питания, он говорит, что другие поступают «как» или «не как» эллины, из чего в конце концов выводится целая система отклонений от греческой нормы. Например, описывая религию персов, Геродот утверждает, что они почитают «лишь» некоторых богов — иными словами, не обладают всем богатством греческого пантеона. Историк подчеркивает чуждость некоторых обычаев, отмечая, что они прямо противоположны греческим: кочевничество скифов, скажем, оседлыми современниками Геродота воспринимается как отклонение от нормы. А уж египтяне все делают не так, как другие люди...[415]

Но в то же время в этих текстах есть по-настоящему новое понимание других. В самом деле, «История» не полностью сосредоточена на Греции: автор нередко описывает самые странные в глазах своих соплеменников обычаи с большой объективностью. Он также стремится показать, что обычаи могу переходить от одного народа к другому: сами греки кое-что заимствовали у иноземцев, в том числе и у египтян. Еще ценнее то, что, описывая столь несхожие нравы, он пытается продемонстрировать современникам, что на самом деле все народы склонны считать не только собственные обычаи превосходными[416], но иногда и самих себя чем-то вроде центра мироздания. Вот прекрасный пример «персоцентризма»:

Наибольшим почетом у персов пользуются (разумеется, после самих себя) ближайшие соседи, затем — более отдаленные, а потом уважением пользуются в зависимости от отдаленности. Менее же всего в почете у персов народы, наиболее от них отдаленные. Сами они, по их собственному мнению, во всех отношениях далеко превосходят всех людей на свете, остальные же люди, как они считают, обладают доблестью в зависимости от отдаленности: людей, живущих далее всего от них, они считают самыми негодными[417].

Не для того ли это сказано, чтобы продемонстрировать своим читателям, для которых пуп земли суть Дельфы, их собственное непонимание по отношению к другим, относительность нравов и обычаев и необходимость изменить их манеру судить об иноземцах?

Геродот не единственный представлял таким образом иноземцев эллинам. Его современник Гиппократ, врач с Коса, систематизировал причины, могущие объяснить различия между народами. В своем трактате «О воздухе, воде и местности» он соотносит телосложение и характер жителей с климатом страны, где они обитают, с ее водами, почвами, сменой времен года, словом, с целым рядом факторов, которые Геродот иногда упоминает, но не упорядочивает как систему объяснений.

На представление греков об иноземцах могли повлиять и другие обстоятельства: с одной стороны, греко-персидские войны, с другой — массовый приток рабов-«варваров».

Мидийские, или греко-персидские войны, ощущались как наступление всего «варварского» мира на Грецию, а победы эллинов при Марафоне и Саламине — как успех крохотных полисов в борьбе с несметными полчищами. Тем самым всякий чужеземец оказался окарикатурен и отождествлен с врагом, которому придали определенные черты — для начала традиционные, вроде привычки к роскоши и т.п. Затем «варварам» было вменено в вину подчинение авторитарному государственному строю, монархии, основанной на единоличной власти, — строю, который маленькие греческие полисы победили.

Удивительно то, что подобная тенденция проявилась даже у Геродота, самого что ни на есть терпимого автора. Историк рассказывает о мидийских войнах в последних четырех книгах своего труда, и при том, что, как мы видели, его взгляд на иноземцев сильно отличается от общепринятого, с VI книги, то есть с начала повествования о войнах, противопоставивших варваров грекам, они становятся врагами. Показательно употребление слова «варвар» (barbaros). До Геродота и в большинстве его контекстов данный термин не имеет уничижительного значения: чаще всего это просто этнографическое или географическое указание. Этимологически варвар — тот, кто говорит «бар-бар», иными словами, тот, чью речь греки не понимают. Однако с мидийских войн слово приобретает пейоративный оттенок: различие в языке (язык обозначается словом logos) превращается в неодинаковую способность к разумному рассуждению (рассудок — это тоже logos), а варвар, таким образом, становится интеллектуально низшим по отношению к грекам. При этом он еще и живет под авторитарной властью. Отсюда до мысли, что он от природы склонен к покорности, один шаг...[418]

Сделать такой шаг тем более просто, что в Грецию сотнями прибывают рабы-чужеземцы. В Афинах представители некоторых народов, например скифов, находятся исключительно в качестве рабов, и облыжно обвинить кого-то в принадлежности к этому племени — смертельное оскорбление. Эсхин, скажем, обвинял своего злейшего врага Демосфена в том, что его бабка была скифянкой...

Невозможно здесь даже в общих чертах набросать образ иноземца в греческой литературе VI—V вв. до н.э. Кроме того, такое предприятие было бы малоинтересным еще и потому, что в центре внимания опять-таки оказались бы