У платформы за рулем группового «рейндж-ровера» ее ждал преподобный Дэвис, побочный второй самец Пизенхьюмов.

— «Хуууух-Грааа», — пропыхтел-проухал он, едва она выпрыгнула из вагона.

Платформа в единый миг заполнилась какофонией других приветственных уханий, и Сара, окинув взглядом раскинувшиеся вокруг зеленые сады, почти обрадовалась, что выбралась в пригороды, в Суррей.

«Хууууу» я тут, вот я где, — замахал лапой преподобный, — а ты, между прочим… — Он вынул из жилетного кармана часы на цепочке и посмотрел на них, эту его привычку Сара терпеть не могла. — Ты опоздала на семь минут, как насчет трахнуться «хууууу»?

Не тратя время зря, он тут же и взял ее, Сарина голова паровым молотом колотилась об открытую пассажирскую дверь джипа, а преподобный держался за внешнюю ручку той же двери, чтобы не упасть.

— Твоя мать уже практически накрыла стол для раннего первого ужина, — показал священник, выруливая на дорогу в Кобем. — Хотя из группы мало кто дома, самцы отправились в Оксшот, спариваться с Линн — ты знаешь, у нее сейчас течка.

— «Уааааа» еще бы я не знала! — Сара ткнула преподобного в бок, означивая свое раздражение. Линн ухала Саре утром. Тупая самка только что передние лапы не переломала, показывая, как она устроилась в новом доме, как она не будет в эту течку принимать противозачаточные таблетки, как сильно Джайлс хочет детеныша теперь, когда они завели собственную группу, как она украсит детенышскую, и разве Саре не кажется, что эти игрушечные деревья милы до невозможности, их как раз продают в «Конране»[71]… Сара едва сдержалась, чтобы не отчитать Линн за бестактность и не оборвать связь на полужесте.

— Не чувствуешь себя «грyyyннн» одинокой, а, херувимчик мой «хуууу»? — ткнул пальцами преподобный в шерстистый Сарин живот, немного задрав ей блузку с целью извлечь из ее шерсти катышки своей уже почти засохшей спермы. Сара обрадовалась такому проявлению нежности.

— Прошу прощения, Пит, «хух-хух-хух» я полагаю, мама уже распоказала тебе, что случилось…

— Верно, верно, Сара, но не думай, что я начну читать тебе проповедь о нравах «чапп-чапп» — нет, этого не будет. По мне, так в нынешние времена юная самка моложе тридцати имеет полное право жить в одном гнезде с самцом, не формируя группу. Мы не можем больше формировать группы или присоединяться к существующим подгруппам сразу, как только у нас случилась первая течка; времена меняются. Кстати, как он «хуууу»?

— Боюсь, ничего нового, он все несет этот бред про макак и людей. Его лечащий врач думает, у Саймона трудности с восприятием самого факта, что он шимпанзе. Не знаю, не знаю, — Сара покачала головой, — мне так не кажется.

И туту Сары нашелся повод вспомнить, за что она любит преподобного, кроме, конечно, его типично англиканской терпимости к «неортодоксальному» поведению (он сам, как ей было хорошо известно, в юные годы слыл активным гомосексуалистом), — Питер Дэвис никогда не настаивал на продолжении беседы и не тянул резину, если ему нечего было показать. Так они и проехали остаток пути, более-менее бессмысленно теребя шерсть друг друга, наслаждаясь посткоитальной расслабленностью и радостью встречи, изредка перетыкиваясь парой знаков про новую обивку кресел в «рейндж-ровере», про предстоящую Сариному вожаку операцию на простате и про задуманную преподобным лотерею.

Скучное, обычное больничное утро. Пыхтенье и уханье нормальных шимпанзе на улице отвратительно дисгармонирует с воплями и рыками сумасшедших шимпанзе в отделении имени Гафа и скулением невротиков в отделении имени Лоуэлла. Доктор Джейн Боуэн сидит в своем кабинете, отложив в сторону номер «Гардиан», раскрытый на разделе «Общество», и разглядывает листки бумаги, зажатые в задней лапе. Эти листки дежурная медсамка Доббс только что принесла из палаты Саймона Дайкса. Почерк его разборчивее не стал, но стиль, слава Вожаку, стал яснее, — кажется, теперь он уделяет тексту больше внимания. Впрочем, пациент даже не пытался отвечать на вопросы в сколько-нибудь понятном порядке, а просто написал про свои последние дни в больнице, про то, как все выглядит с его точки зрения — если это можно назвать точкой зрения. Вдобавок значь художника постоянно прерывалась восклицаниями и разсумасшествлениями о том, в чем заключается причина его страданий.

Я чувствую себя хорошо. Даже отлично, не чувствую никакой боли — что, скажу вам, большое улучшение по сравнению с прошлым. Прошлое — это до того, как я оказался в вашем психдоме. Ну, вы знаете, я, значит, проснулся и вместо моей самки, Сары, обнаружил эту сраную макаку, эту обезьяну, не знаю, как правильно называть. И еще была миниатюрная лошадь. Я видел миниатюрную лошадь. Не думаю, что вы мне поверите, но это правда, поверьте. Пожалуйста, поверьте мне. Я попытался прогнать эту сраную макаку, орал, звал Сару. Но зверюга оказалась чертовски сильной. Она избила меня. Бог ты мой, вы даже представить себе не можете, как я перепугался. И все это было абсолютно реально, не как во сне, не как под кайфом, а по-настоящему. По-реальному реально. А потом я не знаю, — наверное, я потерял сознание. Не знаю, что происходило. Когда пришел в себя, макак в комнате стало еще больше. И все били меня! Да-да, били. Мне до сих пор больно. Они на меня напали! У них были жуткие зеленые глаза, и они так быстро двигались! А сильные какие! Я готов поклясться, что все это было на самом деле. А потом, к счастью, я снова потерял сознание.

Я не знаю, сколько времени провел здесь. Знаю только, что я в психиатрической лечебнице. Все выглядит так, как и должно выглядеть. Думаю, я в больнице «Чаринг-Кросс». Я что, правда в «Чаринг-Кроссе»? Но этот психоз, эта галлюцинация — если вы это так обозначаете — продолжается. Каждый раз, когда кто-то входит в палату, чтобы сделать мне укол, — этот кто-то оказывается сраной макакой, или обезьяной, или как там полагается звать этих мерзких чертей. Я не видел ни одного человека с тех пор, как лег спать с Сарой, в гнезде, четыре дня назад. Я знаю, я сошел с ума. Если вы психиатр, почему вы не можете мне помочь? Я знаю, я сошел с ума. Даже эти вопросы, что вы мне прислали (кстати, хочу поблагодарить вас за то, что запретили макакам заходить ко мне, это большое облегчение), — тоже часть психоза. Что вы хотите узнать про людей, про бабуинов? Я — ЧЕЛОВЕК. Поверьте, Я ЧЕЛОВЕК. Пожалуйста, помогите мне, пришлите ко мне мою экс-первую самку, или моих детенышей, или Сару, или еще кого-нибудь. Я больше не могу это выносить. Я бы покончил с собой, если бы мог. Помогите мне, пожалуйста.

Психиатр повторила процедуру с окном и уханьем. Уотли на месте не было, — по крайней мере, так отмахнул его секретарь. Ушел в столовую или в клуб, в Таррик», обедать с Джоном Осборном. Осборн — удивительный для Уотли союзник — умер позднее в том же году, пописав в подключенный к сети патрон от электрической лампочки. Уотли знал, нечто подобное обязательно с ним случится.

Д-ру Боуэн пришлось ждать минут двадцать, прежде чем консультант соблаговолил вползти в ее кабинет.