— Вас так долго не было!

— Мы столько прошагали! В самый конец поля для гольфа и обратно. Я и забыл, что это так далеко. — Он пригладил рукой волосы. Вид у него был усталый.

— Чашку чая? — спросила Элфрида.

— Пожалуй, я предпочел бы что-нибудь покрепче.

— Виски? Поднимайся наверх, камин горит. А я принесу тебе виски.

Элфрида налила виски, подогрела чайник и налила себе новую кружку чая — первая уже наверняка остыла. Горацио мирно похрапывал. Она пошла наверх с кружкой в одной руке и стаканом в другой. Оскар стоял, положив руку на каминную полку, и смотрел на огонь. Он повернул голову, когда она вошла, и благодарно улыбнулся.

— Спасибо.

Он взял стакан, осторожно опустился в одно из кресел и вытянул вперед ноги. Элфрида пошла задернуть шторы, отгоняя прочь уличную темноту.

— Я их не задергивала, потому что сидела у окошка и ждала тебя. Как сестрица Анна.[13]

— Думала, что я уже лежу мертвый?

— Воображение какие только страхи не нагонит.

— Меня задержали. Возле гольф-клуба я встретил мужчину. Мы разговорились. Он предложил мне выпить чашку чая, и я зашел с ним в клуб. Там его окликнул старик в инвалидном кресле. Пока они беседовали, я спросил официантку, кто мой новый знакомый. Его зовут Питер Кеннеди, он священник.

Элфрида ждала, что он скажет дальше. Потом спросила:

— И что же?

— Очевидно, он все знает. О катастрофе, о Глории, о Франческе. Наверное, Гектор предупредил его. Сначала я подумал, что это просто приветливый человек, но, боюсь, он выказал излишнюю доброту. Сочувствие ко мне. А я не нуждаюсь в помощи. Не хочу ни говорить, ни слушать. Хочу только, чтобы меня оставили в покое. Поэтому я не стал ждать его. И ушел. Домой.

— Ах, Оскар!

— Знаю. Это грубо, невежливо.

— Я уверена, он все понял.

— Надеюсь. Мне понравилось его лицо.

— Пусть пройдет какое-то время.

Оскар горестно вздохнул.

— Ненавижу себя, — сказал он.

— Ах, дорогой, не надо так!

— Ты упрекаешь меня?

— Нет. Я все понимаю. — Элфрида отпила несколько глотков очень горячего чая. Он действовал успокаивающе. Она сидела в небольшом викторианском кресле, обитом шерстяной шотландкой, и смотрела на Оскара. Огонь в камине грел ей ноги. Она сказала: — Может, момент не самый удачный, но я должна кое о чем тебя спросить. Вернее, кое-что сказать.

— Надеюсь, ты не хочешь покинуть меня?

— Нет, не это. Мне звонила дочь Джеффри, Кэрри Саттон. Она возвратилась из Австрии и хочет приехать к нам на Рождество.

— Но мы же не хотели его праздновать…

— Оскар, я сказала ей: баранья отбивная на ланч и никаких гирлянд и блесток. Что мы с тобой так решили. Кэрри все понимает. И для нее это не помеха. Она говорит, что Рождество ее не очень волнует.

— Тогда пусть приезжает.

Элфрида колебалась:

— Есть одно осложнение.

— Мужчина?

— Нет. Внучка Джеффри. Племянница Кэрри. Если приедет Кэрри, тогда и Люси должна приехать с ней.

Молчание было очень долгим. Оскар отвел глаза от Элфриды и уставился в огонь. Какую-то минуту он выглядел таким же старым, как его дядя в тот тяжкий день, когда она перепутала их. Элфрида сказала:

— Я объяснила Кэрри, что должна спросить у тебя разрешения.

— Сколько лет девочке?

— Четырнадцать.

— Почему она обязательно должна приехать?

— Не знаю, как объяснить… — Элфрида пожала плечами. — Какая-то история с ее матерью — та уезжает на Рождество к своему другу во Флориду, а дочь отказывается с ней ехать. А Доди, ее бабушка, не хочет, чтобы внучка была у нее. Обычная история в этом семействе. Эгоисты. — Оскар ничего на это не сказал. Элфрида закусила губу. — Я могу позвонить Кэрри и сказать «нет». Могу объяснить, что прошло слишком мало времени. Маленькая девочка в доме — это для тебя более чем мучительно. Это может быть просто невыносимо. Я это понимаю и не стану тебя осуждать, если ты будешь против.

Оскар поднял на нее глаза — в них была нежность.

— Мне нравится твоя прямота, Элфрида.

— Только так и можно разговаривать друг с другом.

— Если они приедут…

— Я скажу: никакого Рождества.

— Но девочка?

— Она будет с Кэрри. Они могут делать, что им захочется. Пойти в церковь. Петь гимны, дарить друг другу подарки.

— Скучновато для девочки.

— Но я думаю о тебе, Оскар.

— Какая разница? Это ничего не изменит. По-моему, тебе хочется, чтобы они приехали. Позвони и скажи: пусть приезжают.

— Ты уверен? Абсолютно? — Оскар кивнул. — Ты чудесный, добрый, храбрый человек!

— А где мы их поселим?

— Мансарда свободна. Мы можем купить кровать, и Люси будет спать там.

— Понадобится не только кровать.

— Ну, может быть, еще что-нибудь. Не много.

— Так, значит, ты этого хочешь, и это главное. Скажи, что мы будем им рады. Пусть приезжают, когда хотят. Составят тебе компанию. Боюсь, я не очень веселый компаньон.

— Оскар, мы приехали сюда вместе не ради веселья.

Он глотнул виски и о чем-то задумался. Потом сказал:

— Позвони Кэрри прямо сейчас. Если они поедут поездом или полетят, мы закажем такси, чтобы шофер встретил их в Инвернессе. Если поедут на машине, предупреди о снегопаде.

Элфрида была исполнена благодарности — сколько в нем душевности, щедрости и благородства! Он был само радушие, как будто сам решил пригласить гостей, а ведь на него это обрушилось ни с того ни с сего. Она допила чай, поднялась.

— Иду звонить! — Она пошла к двери, потом обернулась. — Спасибо тебе, Оскар!

Все еще пятница, 8 декабря.

Я уже написала о тех удивительных событиях, которые случились сегодня. О том, что Кэрри вернулась, о том, как мы ходили обедать, о том, что мы с ней, может быть, куда-нибудь поедем на Рождество. Фильм тоже оказался очень хороший. А сейчас уже 10.30, я собираюсь лечь спать, пишу дневник в халате. После ужина приняла ванну и вымыла голову. Пока сохли волосы, пошла в кухню и сварила шоколад. Зазвонил телефон, пришла мама и сказала, что со мной хочет говорить Кэрри. Я сняла трубку в кухне, подождала, убедилась, что мама свою повесила и, значит, не будет подслушивать. Она иногда подслушивает.