Американец был убежден в невиновности Габриэль Бомпар. Сразу же по прибытии в Париж он уговорил ее явиться в полицию и таким путем самой положить конец всем ошибочным подозрениям в отношении нее. Габриэль Бомпар живо кивала в подтверждение каждого его слова. «Очевидно, – отметил про себя Горон, – она убеждена, что я столь же легковерен, как и ее американский ухажер».

Во всяком случае, у Горона сложилось иное представление о ходе событий. По его мнению, находясь в Америке, Габриэль Бомпар поняла, что пора отмежеваться от Эйро и спасать собственную шкуру. Она использовала американца, чтобы найти внушающий доверие путь к Сюртэ и к «чистосердечному признанию». А Эйро между тем писал свои письма, чтобы опередить это «признание». На глазах растерянного американца Горон приказал арестовать Габриэль Бомпар и «прожарить ее в его прославленной кухмистерской». Он заставлял ее голодать, допрашивал день и ночь, подсаживал к ней в камеру провокаторшу. Он велел препроводить ее на улицу Тронсон-Дюкудрей. Квартирная хозяйка сразу же узнала арестованную, вспомнила она и о большом сундуке. Вспомнила и день 26 июля, но категорически отрицала, что в тот день Габриэль Бомпар поздно вернулась домой. Больше того, она встретила тогда одного господина, который по описанию внешности очень напоминал Гуффэ. Но самое главное: 25 июля Габриэль побывала у соседа-слесаря, чтобы заказать новые, более крепкие обручи для сундука. Габриэль Бомпар снова врала с той неутомимостью, которая свойственна только патологическим лгуньям. Но к началу февраля Горон по кусочкам вырвал у нее правду. Конечно, как созналась она в конце концов, Эйро решил ограбить Гуффэ, и она знала об этом. Но тем не менее она была только его орудием. Изголовье софы в ее квартире граничило с альковом, который был закрыт занавесом. Эйро привинтил железное кольцо к потолочным балкам и протянул сквозь него веревку, на конце которой был крючок. Сам он спрятался вечером 26 июля за занавесом в то время, как она встречала Гуффэ, «уже дрожащего от страсти». Едва прикрытая пеньюаром, стянутым шнурком, она забралась к Гуффэ на софу, развязала шнурок и, ласкаясь к нему, обвила шнурком шею Гуффэ. Эйро воспользовался этим моментом, чтобы прикрепить оба конца шнурка к крючку на веревке и затянуть шнурок. Но Гуффэ стал кричать. Тогда Эйро схватил его за шею и задушил собственными руками – именно так, как и предполагал Лакассань. После этого Эйро завернул мертвеца в клеенку, зашнуровал ее и засунул тело в сундук. Трясясь, по ее словам, от ужаса, Габриэль провела несколько часов наедине с мертвецом в той же комнате, в то время как Эйро пытался ограбить контору Гуффэ. Полный бешенства из-за своей неудачи, он, вернувшись, избил ее и сразу вслед за тем повалился на нее «без всякого стыда, всего в нескольких шагах от мертвого». Потом последовала транспортировка сундука на вокзал, путешествие в Лион, поездка в Мильери, сбрасывание мертвеца на берегу реки, наконец, вышвыривание обломков сундука – вот и вся история. Еще трижды ездил с ней Горон на улицу Тронсон-Дюкудрей. Там он обнаружил в потолочных балках части веревки, которой воспользовался Эйро.

С момента ареста Габриэль Бомпар весь Париж был охвачен лихорадкой сенсации. Целые семьи – дедушки и бабушки, родители и дети устремились на улицу Тронсон-Дюкудрей, чтобы увидеть «дом убийства». Когда 7 февраля следственный судья Допфэ направил арестованную под конвоем двух инспекторов в Лион для проведения с ее участием осмотра места происшествия, они вынуждены были прибегнуть к помощи кавалерии, чтобы протиснуться сквозь людское море. Среди этих людей находились даже такие, которые движимые нередко встречающимся извращенным восхищением перед женщинами-убийцами – бросали Габриэль Бомпар цветы.

К 10 февраля следствие подошло к концу. Горон более не сомневался, что он досконально знает историю убийства Гуффэ, за одним, правда, исключением. Он был убежден, что Габриэль Бомпар была не принужденной к сотрудничеству жертвой, а сознательным соучастником преступления.

Во второй раз разослал Горон разыскные ходатайства во все французские представительства за океаном. Эти ходатайства еще не дошли до адресатов, когда Эйро вновь отозвался сам. Признание Габриэль Бомпар побудило его послать в «Энтрансижан» свои возражения, опубликование которых привело к новому взрыву истерии вокруг дела Гуффэ. Написанные на ужасном французском, продиктованные жаждой мести, фантастические до абсурда сообщения Эйро сваливали всю вину на Габриэль Бомпар и ее таинственного любовника. Единственное, что еще интересовало Горона в его посланиях, – это место, где они были сданы на почту.

В один из тех дней, когда «Энтрансижан» печатала последние части возражений Эйро, примерно 19 мая, Эйро был опознан в Гаване (Куба) одним из живущих там французов. На следующий вечер кубинская полиция арестовала его в тот момент, когда он покидал публичный дом. А уже 24 мая инспекторы Судэ и Гайяр плыли на почтовом пароходе «Бургонь» в направлении Гаваны, чтобы доставить Эйро оттуда в Париж. Когда же почтовое судно «Лафайет», на котором инспекторы с арестованным пересекли Атлантику в обратном направлении, прибыло 30 июня в Сен-Назэр, на набережной его ожидала несметная толпа людей. Один мужчина даже принес с собой попугая, беспрерывно выкрикивающего фамилию Эйро. Журналисты висели на ступеньках поезда, везшего Эйро в Париж.

В эти же дни какие-то продувные дельцы арендовали дом на улице Тронсон-Дюкудрей, чтобы составить себе капиталец на демонстрации комнаты, в которой произошло убийство. Это был разгул самых темных и непостижимых инстинктов!

Наконец 16 декабря 1890 г. начался последний, самый бурный, еще раз приковавший к себе внимание всей Франции акт – процесс против Эйро и Бомпар в суде присяжных департамента Сена. Положение Эйро с самого начала было безнадежным. Габриэль Бомпар, напротив, играла, как и обычно, роль «без вины виноватой». Она нашла блистательного помощника в лице своего столь же беззастенчивого, сколь и склонного к фантазиям защитника Анри Робера. Он безудержно манипулировал заявлением обвиняемой, будто ее, еще полудитя, обесчестили под гипнозом, и представлял ее как посредника, который и на этот раз принял участие в преступлении лишь потому, что ее довели до гипнотического состояния. Он эксплуатировал расхождения во мнениях, возникшие как раз в те дни в такой специальной области медицины, как невропатология: спор шел о том, можно ли загипнотизировать человека до такой степени, чтобы он в этом состоянии совершил убийство? Невропатологи и гипнотизеры заполнили зал суда и тем самым внесли дополнительный элемент таинственности в заключительный акт этой драмы. 20 декабря спектакль закончился. Было девять часов вечера, когда председательствующий огласил приговор: «Смертная казнь для Эйро, двадцать лет каторги – для Габриэль Бампар». Через десять недель, 2 февраля 1891 г., голова Эйро пала с плеч на гильотине парижского судебного палача Дебле. А в это время торговцы продавали публике на бульварах маленькие сундучки с «трупом» внутри, отлитым из свинца. На сундучке стояла надпись: «Дело Гуффэ».

Дело Гуффэ привлекло внимание общественности к пионерам судебной медицины и показало значение этой новой науки. Но оно не было единственным делом такого рода. Еще в 1882 г. состоялся сенсационный процесс, который расколол население австро-венгерской монархии на два враждующих лагеря и привлек внимание к другой колыбели судебной медицины – к Австро-Венгрии.