– Это он тебе сказал? Или сама выдумала?

– Я на придумки слаба. Правда это. Хотели вот машину ему купить. Хотели завод большой конный строить. Все деньги тебе отдаем. – Сима достала увесистую пачку денег, обернутую газеткой. – Забирай все!

У Иры хищно сверкнули глаза.

– Дешево откупаетесь! Я аборт в городе сделаю, поняла?

– Не губи жизнь, человек ведь. Роди и отдай нам. Хочешь, денег еще добавлю? – Сима встала перед ней на колени. – Отдай ребеночка!

– Глаза твои бесстыжие! Ты у меня жениха увела! Ты все испортила. Счастье наше разбила. А теперь что удумала – ребенка у меня отнять? – От негодования Ирка вся тряслась.

– Да ты и так его отдашь, никуда не денешься. Я, Ира, долго про тебя думала. Ночами не спала. Покаяться хотела. А вот время прошло и поняла: а не в чем каяться. Нет на мне вины. Не любила ты Витю по-настоящему. И не любишь. Ты в любви удовольствие ищешь и выгоду. И только!

– А ты? Ты-то сама? – заорала Ирка.

– А я ничего не ищу в ней, – вздохнула Серафима. – Вот настигла любовь меня много лет назад, мучает, покоя, сна не дает. Работать заставляет. Прощать. Чаще страдать, чем от счастья скакать на одной ножке… Но и за то спасибо. Вот есть у меня Витька – пить бросил, работает, веришь ли: книги стал читать. Есть Ванька – операцию перенес, живет как всякий другой ребенок. Вот мое счастье. А что дом у меня свой, так этими руками заработан. Молчишь, думаешь, легко? Каждому чиновнику – взятку, перед каждым начальником шапку сними. Ложусь в три, встаю в шесть. Вот оно как добывается счастье мое…

– Что пришла, жизни учить? Давай проваливай! – зло засмеялась хозяйка.

– Учиться ты никогда не любила, я знаю.

Сима подошла к Ире:

– Не губи себя и ребенка. Ты ж его в лучшем случае матери подкинешь, в худшем – в детдом. Отдай нам, пусть при отце будет.

– Ага, чтоб ему со спокойной совестью жилось? Во, видала! – Ира свернула кукиш прямо перед Симиным лицом. – Никогда, поняла, никогда!

Как кричала когда-то в родильном отделении Сима, теперь кричала от боли Ира, вся покрытая испариной.

Врач Морозов, суровый мужик, принимавший Ванечку у Симы, вышел из родильного отделения в коридор.

– Родственники? – спросил он у Зориных.

– Как она? – с беспокойством спросила Серафима.

– Вы домой идите. Муж пусть остается.

– Это мой муж, – тихо ответила Сима, кивнув на Витю.

– Я думал, что это отец ребенка.

– Да, это мой муж, он отец ребенка. Останемся мы вместе.

– Расклад, прямо скажем, необычный, – хмыкнул Морозов. – Только в нашем деле ничего он не меняет. Роды трудные. Да и она – не девочка. Сделаю все, что смогу.

– Пожалуйста, чтобы с ребенком было все в порядке! И… и чтобы она жива! – молила Сима, хватая его за рукав белого халата. – Доктор, вы ж все можете!

Сима и Мария Ивановна готовили еду на кухне, Ваня рядышком с ними учил уроки.

– Серафима, а ты уверена, что так надо? Сможешь ли ты Иркино чадо любить, как Ваньку? – спросила Мария Ивановна.

– Да. И хватит об этом. Сами знаете, не та мать, что родила, а та, что воспитала!

– Поговорка поговоркой, а жизнь-то сложнее поговорок.

– А я про сложности стараюсь не думать. Иначе совсем будет страшно и без просвета. А я не хочу так, Марь Иванна. Я хочу, чтоб всегда просвет был и он будет, – сказала Сима.

– Мам, можно я к лошадкам пойду? – спросил Ванечка.

– Можно, сынок. Поглядеть на них погляди. А под ногами не путайся. Договорились?

– Ага!

Мальчик убежал.

Сима сосредоточенно крошила овощи в большую кастрюлю.

– Помню, как в детдоме сидела у окна, а дождь шел страшный, беспросветный. И так на душе тяжко – меня тогда только привезли, ни друзей, ни близких. Струи дождя лупят со всех сторон по земле. Небо обложено облаками черными… А тут вдруг сквозь пелену воды с неба солнце – возьми да и выгляни… Сначала одним лучиком, потом десятью… И дождь страшным быть перестал. И жить снова захотелось. Потому как вся жизнь – это вот такое солнце, что сквозь ливень пробивается.

– Хорошо ты говоришь, Сима, – вздохнула Мария Ивановна, – красиво и правильно…

Она обняла Симу.

– Ой, Виктор, вон идет! – вздрогнула Сима.

Зашкварчали в тишине овощи в кастрюле, что поджаривала для борща хозяйка. Витя зашел, шапку снял. Сима и учительница уставились на него.

– Дочка! – произнес Витя не то радостно, не то растерянно.

Сима заплакала, кинулась к нему.

– Дочка у нас, Сима!

Они обнялись. Мария Ивановна отвернулась.

– А она, как она? Ира-то как? – не выдержала Серафима.

– Жива. Кесарево сделали, но жива. Морозов говорит, ничего страшного.

– Ну и слава богу! Ваня! Ванечка! – закричала Сима в окно. – Иди скорей, сынок, иди, у тебя сестричка родилась! Ну, беги же быстрее!

Ваня побежал к дому.

Сима обняла мужа.

– Валечкой назовем. Верно ведь? В честь мамы твоей.

Витя благодарно прижал к себе Симу. Ванька во дворе остановился и увидел в окне счастливых обнявшихся родителей.

– Эй! А чего это вы плачете?

– От радости, сынок, от радости!

Ира открыла дверь своим ключом. Вошла в квартиру, точно в чужой дом. Медленно, осторожно прошла в комнату, озираясь по сторонам. Бросила сумку, провела рукой по поверхности стола – вся рука в пыли. Ира стряхнула пыль с руки, подошла к зеркалу. Она сильно похудела и осунулась, под глазами залегли круги. Усмехнувшись своему отражению, она сказала печально:

– А все равно красивая! Красивая!

Ира достала из шкафа бутылку коньяку и запыленный бокал. Бокал протерла платочком, до краев коньяку налила. Снова подошла к зеркалу. Чокнулась со своим изображением.

– Ну за тебя, красивая!

Выпила залпом. А потом села на стул и заплакала навзрыд.

Сима только что с фермы в галошах и ватнике забежала в дом и сразу же на второй этаж в детскую.

Детская – настоящий мир маленькой принцессы: кроватка вся в розовых оборочках, куклы, куклы, мягкие игрушки… На диване нянечка возилась с ребенком.

– Анюта, покормила?

– А как же! Ела за троих!

– Ты моя умница, ты мое счастье! Сейчас мама руки вымоет и тебя возьмет. А ты, Анюта, иди, иди отдыхай!

– Да это вы бы прилегли хоть на полчаса, Серафима Ивановна! А я могу еще с Валечкой посидеть!

– Нет, дорогая. Ты иди домой. А с ребенком я сама! Солнце ты мое ненаглядное. – Сима вглядывалась в лицо малышки. – Ну Витька вылитый! Ой, как на папу похожа! Папина дочка. Но и мамина тоже! Все, я руки мыть, а ты, Анечка, собирайся!