Через полчаса он вернулся, все еще достаточно быстро плывя, хотя не так быстро, как раньше, потому что толкал перед собой маленькое дерево, с корнями и ветками. Я надеялся выловить обломок дерева или несколько плавающих веток; теперь, казалось, все боги сразу решили мне помочь.

Дерево было слишком велико, чтобы поднимать его на борт. Я держал его рядом, пока не смог отрубить столько веток, сколько могло заполнить наш маленький ящик для дров. Охотничий нож Сухожилия был достаточно большим и тяжелым, чтобы им можно было рубить, хотя и с трудом. Топорик (с приступом ностальгии я вспомнил тот, который Шелк использовал для ремонта крыши нашего мантейона, топорик, который он оставил у Крови) был бы гораздо лучше. Я решил при первой же возможности добавить его к снаряжению баркаса; но каким бы мудрым ни было это решение, оно не принесло мне никакой пользы, пока я, перегнувшись через планшир, рубил эти упругие ветви, еще полные сока и покрытые зелеными листьями.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь на огонь сегодня вечером, — заметил я Бэбби. — Дерево должно сохнуть в течение нескольких дней, прежде чем оно сможет сгореть.

Он философски пожевал веточку.

— На мгновение мне показалось, что я кого-то вижу. — Это прозвучало так глупо, что мне было стыдно озвучить эту мысль, хотя кроме моего маленького хуза ее никто не слышал. — Лицо, очень бледное, под водой. Скорее всего, это рыба или просто кусок затопленного дерева.

Бэбби скептически посмотрел на меня, и я добавил:

— У некоторых деревьев белая кора. Они не все коричневые или черные. — Чувствуя, что он все еще сомневается во мне, я сказал: — Или зеленые. Некоторые из них белые. Ты, должно быть, жил в горах, прежде чем кто-то поймал тебя, так что наверняка видел снегберезу, и, вероятно, знаешь, что под корой многих деревьев древесина беловатая или желтая. Бревно, которое долго пролежало в воде...

Я прервал свой глупый спор, потому что кто-то начал петь. Это была не песня Саргасс (которая мучает меня часами, даже сейчас), а песня Матери, песня без слов, во всяком случае, без таких, которые я мог понять.

— Слушай, — приказал я Бэбби, но его уши, обычно плотно прижатые к черепу, были подняты и расправлены, как паруса, так что голова казалась вдвое больше обычного.

Существует музыкальный инструмент, который на самом деле мало чем отличается от игрушки и который мы в Вайроне называли цимбалами Молпы. Струны расположены определенным образом и туго натянуты над декой из тонкого дерева; она усиливает звук, когда на струнах играет ветер. Рог сделал несколько для своих младших братьев и сестер, прежде чем мы отправились в туннели; делая их, я мечтал когда-нибудь сделать лучший, изготовленный со всем знанием и заботой, с которыми великий мастер взялся бы за эту задачу, — подходящая дань Молпе. Я так и не смастерил его, как ты уже догадалась. Теперь, возможно, у меня есть столярные навыки, но я никогда не обладал музыкальными знаниями, необходимыми для выполнения этой задачи, и никогда не буду обладать ими.

Если бы я изготовил его, он мог бы звучать примерно так, потому что я бы постарался, чтобы он звучал как человеческий голос; и если бы я был великим мастером, которым я когда-то мечтал стать, я бы подошел очень близко — и все же недостаточно близко.

Вот как это было с голосом Матери. Он был прекрасным и жутким, как цимбалы Молпы; и хотя, насколько я мог судить, он был не очень далеким, звучал он так, словно доносился издалека. Сейчас я считаю, что расстояние, возможно, было временем, что в тот теплый, спокойный вечер мы услышали песню, которой было не просто сотни, а тысячи лет — ее пели, когда Короткое солнце Синей было еще молодым, и она плыла к нам через это одинокое море с болью потери и тоской, которую мои бедные слова не в состоянии выразить.

Не в состоянии, даже если бы я мог прошептать их тебе вслух в будущем, и уж точно не в состоянии сейчас, когда я вынужден говорить с тобой, работая черным пером Орева.

Ни с одним пером от любой другой птицы, которая когда-либо летала.



 

Той ночью больше ничего не произошло, или, по крайней мере, ничего такого, о чем стоило бы подробно рассказать. Мы с Бэбби, безусловно, слушали несколько часов, и, когда я вспоминаю то время, мне кажется, что мы слушали полночи. Где-то перед рассветом песня прекратилась, не растаяла, а просто кончилась, словно певица закончила песню и остановилась. Почти одновременно прекратил дуть легкий бриз, который все медленнее тянул нас сквозь водоросли, и баркас, не слушаясь руля, стал лениво поворачиваться то в одну сторону, то в другую. Я просидел с Бэбби до тенеподъема, как и планировал, а потом почти все утро проспал под фордеком. Бэбби тоже спал (по крайней мере, я так думаю), но спал так чутко, что вряд ли можно было сказать, что баркас оставался без присмотра.

Проснувшись, я увидел, что мы гораздо ближе к низкому зеленому острову, чем я себе представлял. Если будет хороший ветер, решил я, мы поплывем дальше на поиски Паджароку; но если Молпа разрешит нам только легкий бродячий бриз, как я почти ожидал, я направлюсь к острову и буду там стоять до тех пор, пока не установится хорошая погода для плавания.

Мы добрались до него только к полудню, иногда подгоняемые слабым бризом, который никогда не длился долго; впрочем, почти так же часто он нам мешал. Я спрыгнул с баркаса, чтобы привязать его, и очутился на влажном и упругом дёрне, на котором никогда не росла трава и который простирался своим ярко-зеленым ковром не только до края соленого моря, но и за край, продолжаясь на значительное расстояние под водой, где наш нос раздавил и разорвал его. Нигде не было ни дерева, ни пня, ни камня — ничего, к чему я мог бы привязать баркас. Я заточил пару палочек из зеленого дерева, которое мы раздобыли накануне, при помощи третьей забил их глубоко в мягкий дерн и пришвартовался к ним.

Пока я заострял свои колья и вбивал их, я спорил сам с собой о Бэбби. Ему явно не терпелось сойти с баркаса, на котором он провел несколько недель, и, хотя я собирался оставить его охранять лодку, я мог видеть на целую лигу во всех направлениях и не видел ничего, от чего он мог бы ее защитить. Решив быть благоразумным, как бы ни было велико искушение, я сурово приказал ему оставаться на месте, взял свой карабин и отправился один, пешком вглубь острова на полчаса или около того. Не найдя пресной воды и не увидев ничего, кроме нескольких отдаленных деревьев не очень больших размеров, я вернулся на баркас, выдернул свои колья (пугающе легко) и плыл вдоль этого странного берега три-четыре часа.

Плыл, я написал — и не буду это зачеркивать. Но я мог бы сказать, что мы просто дрейфовали. Возможно, мы проплыли пол-лиги, хотя я в этом сомневаюсь.

— Такими темпами мы умрем от жажды за десять лет до того, как увидим западную землю, — сказал я Бэбби и снова привязал лодку в том месте, где зеленая равнина казалась чуть более разнообразной — там и сям виднелись холмы и маленькие долины, которые так любят дети, а также деревья или кусты. Я пришвартовал баркас, как и прежде, но на этот раз я позволил Бэбби пойти со мной.