Я остановил руку на пути к выключателю высокого прикроватного торшера, опустил ее на сложенную кремовую простыню, а голову — на подушку.

Минога без меня пошла на луг, и мне никогда не изменить выбор, который я сделал тогда, никогда не развязать тот узел.

Ну а свет пусть остается включенным.

* * *

— Все предельно просто, — сказал я Дону Олсону.

Поздно вечером мы сидели в «Губернаторской гостиной». Одинокий в своем «аквариуме», дружелюбный бармен, которого мы порадовали сообщением о том, что посетили рекомендованный им ресторан, казалось, пребывал в глубокой медитации. На длинном диване перед камином молодая пара, прижавшись плечом к плечу, шептались, будто влюбленные шпионы.

— Сомневаюсь, — ответил Олсон. — На себя посмотри.

— У тебя не было так, что засядет в голове песня и никак от нее не избавиться?

— Ты все усложняешь. Начни с простого. Когда это случилось?

— В тысяча девятьсот девяносто пятом, — сказал я, удивившись, что так быстро и отчетливо вспомнил дату. — Осенью. Кажется, в октябре. Ли вызвали в Рихобот Бич, Делавэр, по довольно странному делу, почти детективному. Под конец детективом она и заделалась и даже поймала преступника!

* * *

Лежа в кровати, скрестив руки на груди, при свете торшера, я мысленно возвращался к нашему разговору — слово за слово, слово за слово…

— Вызвал? Кто вызвал?

— АФС. Американская федерация слепых. Твоя старинная подружка Минога сейчас совсем рядом с делавэрским филиалом федерации. В Рихобот Бич.

* * *

Порой мне казалось, что красавица Ли Труа была одним из основателей делавэрского филиала, но это, конечно же, неправда. Просто она там всех знала. Как так получилось? Ли помогала организовывать этот филиал, вместе с первыми участниками создавала его структуру. А пригласила ее давнишняя подруга из Нью-Йорка, Мисси Лэндрю, — имя это я, разумеется, вспоминаю не всегда и не сразу; я вообще, кажется, порой едва замечал ее друзей. В общем, хотя ни она, ни ее друзья никогда не жили в Рихобот Бич, штат Делавэр, — а я, эгоцентричный трудоголик, даже никогда не бывал там, — бывшая Минога крепко привязалась к этому симпатичному приморскому местечку, где часто устраивали встречи сотрудников. Здесь ее любили и уважали, возможно, даже больше, чем в каком-либо другом отделении общества слепых. И конечно, для маленького отделения в небольшом штате Восточного побережья очень много значила дружба с членом национальной организации. Они считали Ли Труа доверенным лицом. Так вот, подруга Мисси, еще одно доверенное лицо и член правления, хотя зрячая и сказочно богатая, как героиня у Генри Джеймса, обратилась к бывшей Миноге за помощью в довольно скользком деле, касавшемся ее любимого филиала, не считая, конечно, родного отделения — чикагского.

Скользкое дело имело отношение к фондам, загадочным образом тающим по паре сотен долларов в месяц. Служащие заметили это, лишь когда сумма недостачи превысила десять тысяч.

* * *

В то время странность делавэрского отделения заключалась в том, что все его служащие были женщинами. Для начала они решили не сообщать в полицию, а обратиться за советом в национальный офис. В ответ национальный офис направил из Чикаго Ли Труа — любимую, уважаемую и мудрую — решить проблему до того, как она станет достоянием общественности.

Имена всех имеющих доступ к счетам были известны: девять женщин, большинство проживают в районе Балтимора. Я лежал в кровати номера на двенадцатом этаже и вспоминал, как поведал Дональду Олсону о том, что сделала Минога: она пригласила их всех в отель «Золотые пески Атлантики», расположенный на набережной Рихобот Бич. Здесь частенько проходили конференции АФС, региональные и национальные, и отель был знаком всем.

— Что важно для слепых, — припомнил я свои слова.

* * *

— Что ты имеешь в виду? — спросил Олсон. — Хорошая осведомленность важна для любого, хоть и я это говорю.

Ох, ответил я, если человек слепой или видит совсем плохо, то ему намного удобнее в хорошо знакомом месте. Он может расслабиться, потому что знает наизусть, где что — от ящиков в шкафу и кранов в ванной до лифтов, ресторана и конференц-залов.

И Минога рассчитала в высшей степени верно. В таком знакомом месте, как «Золотые пески Атлантики», моя жена двигалась плавно, плыла, скользила — шагала безошибочно по коридорам, через бескрайнее фойе, по многочисленным комнатам, отличающимся только табличками, ориентировалась в просторных помещениях, где ряды складных кресел обращены к трибунам с микрофонами. Она двигалась как зрячая, потому что изучила подобные места и ощущала их всем телом.

Я видел отели для конференций в Чикаго и Нью-Йорке, видел, как изумительная Минога, когда называли ее имя, встает со стула рядом со мной, делает шаг назад, гордо поднимает голову, улыбаясь в ответ на аплодисменты, и уверенно направляется вокруг длинного, задрапированного белым стола прямо к трибуне поблагодарить представившего ее и произнести свою речь. Она видела — вот что понял ее бдительный муж, она видела своим особым зрением.

Олсон одарил меня смиренным взглядом и расслабленно откинулся на спинку кресла.

— Говоришь, собрала вместе этих женщин? Держу пари, что Минога все сделала как толковый сыщик.

— Ли блестяще провела работу, — сказал я. — Первым делом она собрала их в маленькой кофейне на набережной, где они сто раз бывали прежде, и объявила, что национальная организация прислала ее посоветоваться с выдающимися членами делавэрского филиала о том, как разрешить проблему, которую нью-йоркский офис рассматривает как угрожающую. Ли планировала поговорить с каждой индивидуально, и АФС попросила ее использовать для этого самый официальный из всех залов гостиницы, Директорский салон, как выяснилось, единственный конференц-зал отеля, которым АФС никогда прежде не пользовалась.

* * *

Вот только в Директорском салоне, призналась Минога, она почти всегда ощущала присутствие какого-то неведомого существа, будто бы привлеченного роскошью помещения, которую мог ощутить даже незрячий. Если войти в салон и тихонько постоять, впитывая атмосферу, можно почувствовать, что стены покрыты панелями дорогого темного дерева, прекрасные старинные картины и гобелены висят под маленькими лампами с мягким светом, а ноги твои стоят на цветастом персидском ковре.

— Понимаешь? — спросила Минога. — Обстановка будит в тебе вибрации, ты чувствуешь присутствие картин, чувствуешь светильники над ними, текстуры холстов и тканей, едва уловимые изменения в давлении воздуха: старинные и ценные вещи влияют на атмосферу совсем не так, как новые или сделанные менее искусно, что с этим поделаешь? Все вызывает движение. Но в той удивительной комнате столько всего происходило: отчетливо ощущаешь, будто невидимое, непроявленное всегда здесь, ждет тебя — ждет, чтобы присмотреться, распознать и раскусить тебя! Естественно, зрячим людям эти ощущения неведомы. Мне вообще порой кажется, что зрячие зачастую бывают просто слепы.