- Надо! - упрямо повторяет дочь. – Мама всегда так делает, когда я болею.

- Ну раз так… Кто я такой, чтобы спорить с маленьким доктором?...

Прыскаю со смеху себе в кулак и спешу в спальню.

Замираю в дверном проеме как раз в тот момент, когда Булат скидывает с себя брюки и поворачивается ко мне упругим поджарым задом. Щёки полыхают, мне кажется, что у меня даже температура подскакивает от этого вида. Горячего. Порочного. Бесстыжего.

- Мммм, - выдыхает Булат, разваливаясь на спине на кровати звездой. – А это хорошая идея… Твоей маме понравится.

Тут не могу не согласиться.

Нравится. Даже очень.

Настолько, что по телу дрожь желания, по крови несется адреналин, а сердце вот-вот вылетит из груди.

Но, как ни странно, пожар тушит Одуванчик.

Она стаскивает со стула у окна плед и волочит его по полу к Булату. Подходит вплотную к кровати и… накрывает папочку. С головой. И только почему-то верхнюю часть.

- Дочь, а ты меня чего это списываешь со счетов? – серо-зелёный обессиленный Рахимов отодвигает край пледа и смотрит на дочь с долей укора. - Рановато мне на кладбище…

- Кладбище? – переспрашивает Варюша, озадаченно нахмурившись. – Что такое кладбище?

Тут я решаю вмешаться, пока этот дурачок не напугал нам дочь. Решительно вхожу в спальню и останавливаюсь возле постели больного.

- Держи. Нужно выпить залпом.

- Мммммм, - Булат хоть и чувствует себя паршиво, но все равно в своём репертуаре. – А можно ещё организовать костюмчик медсестры? Покороче. Тогда я точно махом пойду на поправку.

Упираюсь коленом в матрас, наклоняюсь максимально низко, оттопырив пятую точку.

- Можно ещё организовать клизму и промывание желудка, - томно шепчу и специально закусываю нижнюю губу, зная, как это действует на Рахимова. – С чего начнем?

Булат бледнеет на глазах и тяжело сглатывает. А тремя секундами позже пулей вылетает из комнаты, и его снова выворачивает наизнанку.

- Мдаааааа…Чувствую, весёлая будет у нас ночка…

- Мамочка, ты иди, занимайся своими делами. А я посижу с папой. Буду о нем заботиться.

Треплю по кудряшкам дочь, обнимаю за плечики. Булат как раз возвращается обратно и трупом падает на кровать. Мы с Варей совместными усилиями накрываем его, а я слежу, чтобы Рахимов ещё и выпил лекарство до дна.

Оставив больного под бдительным присмотром дочери, удаляюсь на кухню, готовить ужин.

- Что у тебя болит, папа? – деловито интересуется Варюша.

- Живот.

- Тогда его надо отрезать! – уверенно и серьёзно заявляет Одуванчик.

На что я сгибаюсь пополам в беззвучном хохоте, а Булат закашливается. Да так сильно, что я беспокоюсь о чистоте кровати и хочу уже принести ему тазик.

- Ты ж мой маленький хирург! – стонет Рахимов, отчего я снова хохочу. - Будущее светило медицины! А есть менее радикальные способы лечения?

Наш Одуванчик что-то недовольно и оскорбленно ворчит.

- Тебе надо поспать, папочка. Во сне выздоравливают, так мама говорит. Ложись, а я тебе почитаю.

- Ты умеешь читать? – бормочет Булат.

- Конечно!

И Варюша «читает» вслух свою любимую сказку. Громко, с чувством, с тактом, с расстановкой и эмоциями. А я режу овощи и хихикаю, представляя вытянутое лицо папочки. Я-то знаю, что у Варюши очень хорошая память, и она просто рассказывает сказку, которую я читала ей бессчётное количество вечеров.

Я готовлю ужин и обед на завтра, а когда освобождаюсь, иду в спальню, прихватив по пути лекарство и бутылку воды. И застаю там милейшую картину.

Варюша почти выронила книжку из рук. Она лежит на груди Булата, и они оба мирно спят. Осторожно поправляю на нем плед и подхватываю дочь на руки. Одуванчик что-то бормочет сквозь сон и сильнее жмется ко мне.

Переношу малышку в другую комнату и накрываю одеялом. Целую в лобик и шепчу на ушко, как сильно ее люблю. Это мой любимый ежедневный ритуал.

А утро начинается с сюрприза: за ночь навалило снега. Тяжело вздыхаю: настал тот период, когда по утрам на себя нужно нацепить кучу вещей, и ты все равно замерзнешь, пока доберешься до работы.

Когда звенит мой будильник, отец и дочь ещё спят. Стараясь их не тревожить, умываюсь собираюсь и завтракаю. Перед уходом заглядываю в спальни. Варюша так и спит, подложив ладошки под щечки.

А вот Рахимов…

Лежит на спине, закинув руки за голову. Дышит размеренно, но даже во сне слегка хмурится. Плед сбился и валяется в ногах, и то, что находится выше…Впечатляет. И снова вгоняет меня в краску, разжигая огонь внутри.

Осторожно, стараясь не глядеть ниже пояса, снова укрываю Рахимова. И вылетаю из комнаты. Как раз приходит няня, я предупреждаю, что ее наниматель сегодня дома и прошу проконтролировать прием им лекарств.

***

- Лиза, доброе утро, - на пороге кабинета вырастает Егор Максимович, и я на инстинктах испуганно подскакиваю со своего кресла.

- Д-доброе…

- Ты не знаешь, где Булат? Я до него всё утро дозвониться не могу.

Я, не задумываясь, почему именно у меня второй босс интересуется об отсутствии первого, выпаливаю:

- Он отравился вчера и сегодня, скорее всего, будет отлеживаться.

- Ясно. Спасибо за информацию.

В шоке и с колотящимся сердцем падаю в кресло обратно. Несколько минут гляжу в стену напротив, восстанавливая дыхание и внутренний баланс.

В целом рабочий день протекает нормально: в привычной суете, в решении поставленных задач. Вместо Булата отчитываться по вопросам моих проектов приходится перед вторым боссом, и он, как мне кажется, остается доволен. Ну, по крайней мере, мне хочется на это надеяться.

За десять минут до конца рабочего дня мне неожиданно звонит Булат. Он мне регулярно сегодня отчитывался о своём состоянии, о том, чем они занимались с Одуванчиком – моя галерея пополнилась десятком их селфи и видео, на которых не могу не отметить, оба безумно счастливы.

- Алло?

- Кудряш, а где зимние вещи Одуванчика?

Хмурюсь в непонимании.

- В шкафу…Там, где и вся остальная одежда.

- А других нет?

- Да что случилось?!

- Куртка и штаны, которые висят в шкафу, малы Варе так, что одевать их на люди просто неприлично.

Роняю голову на руки и едва ли не стону. Я же мерила ей эти вещи месяца полтора назад! Неужели она так успела вырасти?!

- Других нет…

- Ясно, - спокойно роняет Булат. – Тогда через полчаса у торгового центра. Пойдем с