«Пошла ты…»

Утром за завтраком решаем поехать в дендрарий. Правда, небо затянуто и дождь намечается. Майк говорит: нечего беспокоиться, резиновые сапоги и дождевик Фиби в багажнике, мы захватили их для тебя.

– А она не будет возмущаться? – спрашиваю я.

– А мы ей не скажем, если ты не проговоришься, – отзывается Саския с шаловливым выражением на лице, таким неожиданным у нее. Мы все улыбаемся.

Заходим к себе, чтобы почистить зубы, договариваемся встретиться на ресепшн через десять минут. Мужчина, с которым мы разговаривали вчера, Джон, стоит у стойки, когда я спускаюсь. С ним женщина – видимо, Касси, жена, у нее на руках грудной младенец, с ними двое мальчиков. Касси и Саския не знакомы, они начинают светскую беседу со слов о том, что день прохладный, самое время погреться у огня.

– Кажется, в главном холле есть камин, – говорит Саския.

Касси предлагает перед прогулкой выпить там кофе. Когда мы садимся, Майк с Джоном заводят разговор о переделках в их офисе. Джон выражает сожаление, что приемная лишилась приватности и видна с улицы.

– Да, это не очень хорошо. Надо подумать о жалюзи или о какой-то ширме, – соглашается Майк.

Вот это слово: ширма. Вроде той, что будет разделять нас с тобой на следующей неделе в суде.

Двое мальчиков сидят на полу под французскими окнами справа от камина. Они опустошают корзину с игрушками, то изображают тарахтенье мотора – дрр, дрр, если попадается машинка, то подражают звуку выстрела, когда находят пластмассовый водяной пистолет. Маленький ломтик зимнего солнца пробивается между плотными слоями облаков, которые затянули небо, солнечный луч касается детских голов, золотит светлые волосы, делает ярче голубые глаза. Ангелочки. Мне снова так и хочется поиграть с ними, ну, или воскликнуть – какие хорошенькие! В конце концов, я не делаю ни того, ни другого, потому что не уверена, что такое поведение одобрят или хотя бы сочтут нормальным, молча сижу на своем месте. Когда отворачиваюсь, замечаю, что Майк наблюдает за мной, выражение лица у него странное. Увидев, что я заметила его взгляд, пытается улыбнуться. Касси начинает с Саскией разговор о Ветербридже.

– Конечно, у нас еще есть время, – говорит она, глядя на девочку, которую держит на руках. – Но всегда бывает полезно мнение человека, который знает обстановку изнутри.

Взгляд Саскии прикован к малышке, она пытается отвести его, но безуспешно. Касси замечает ее интерес и предлагает подержать младенца.

– Нет, спасибо, я не очень ловко управляюсь с маленькими.

– А ты хочешь подержать малышку? – обращается Касси ко мне.

– Да, пожалуйста.

Слова сами слетают с моих губ, она встает и передает мне ребенка из рук в руки. Розовая от гиперемии кожа, глаза закрыты, кружевные ресницы такой длины, что спускаются едва ли не на щеки. Во рту у нее нет ни пустышки, ни рожка, но она все время причмокивает прелестными персиковыми губами, как будто что-то сосет. Цветочный бутон.

Рядом с чем-то прекрасным, чистым я чувствую себя отвратительной. Мерзкой. Помню, как однажды, когда мне было года три или, может, четыре, я спросила тебя, откуда я появилась. Я ожидала, что ты подхватишь меня, мы потремся носами, как эскимосы, и ты скажешь, что я появилась из тебя, что я твоя частичка, что ты любишь меня. Я видела в детском саду – так поступила одна мама, когда дочка задала ей этот вопрос, но ты ничего не ответила и вышла из кухни, оставив меня одну.

Касси говорит Майку – ваша дочь очаровательна, и на мгновение, на долю секунды я ощущаю себя их дочерью, по ошибке.

– На самом деле Милли наша приемная дочь, – говорит Майк. – Фиби уехала на хоккейный турнир.

– Я же говорил тебе вчера, Касси, – вступает Джон.

– Простите, у меня куриные мозги. Это просто замечательно, я восхищаюсь вами, друзья, вы приняли в семью…

Такую, как я.

Она не успевает закончить фразу, потому что девочка издает громкий рассерженный вопль. Открыв глаза, смотрит на меня. Испугана. Она почуяла что- то. Что-то, что скрывается во мне. Ощутила, что я сжимаю ее слишком сильно. И сжимаю еще сильнее, когда Майк объявляет, что я приемная дочь. Я возвращаю ребенка матери, передаю в добрые руки. Хочется верить в это.

Когда мы приезжаем в дендрарий, там полно народу. Семейные пары, семьи с детьми, немногочисленные посетители-одиночки. Экзотические кустарники, аллеи из причудливо обрезанных деревьев, яркие малиновые рефлексы от алых листьев над головой. Мы бродим практически молча. Мы не разговариваем, потому что нам покойно друг с другом, так мне кажется. Приятная мысль. Радостная. Майк замечает, что детей моего возраста почти не видно.

– Боюсь, теперь немодно проводить каникулы вместе с родителями.

– Какая разница, – отвечаю я. – Мне хорошо оттого, что мы втроем.

Майк улыбается, расслабляется. И хотя он ни за что бы не признался вслух, я знаю наверняка, что он испытывает облегчение, потому что избавлен от необходимости быть буфером между Саскией и Фиби. Всё как-то веселее.

Вечером после ужина я покупаю для Морган снежный шар в сувенирном магазине при отеле. Внутри шара елочки, двое детей держатся за руки, рядом стоит снеговик. Я снова пишу ей сообщение, пишу, что купила ей подарок. Ответа нет.

Сначала я думаю, что мне померещилось или это телевизор за стенкой, но, подойдя к двери, приложив ухо, понимаю, что это Майк с Саскией. Ссорятся. Саския напилась за ужином и не издала ни звука, если не считать икоты, которая напала на нее за десертом, доесть его она, конечно, не смогла. Майк говорит что-то о том, что нужно держать себя в руках, особенно учитывая, что на следующей неделе суд. Я стараюсь, говорит она. Значит, старайся больше, отвечает он. Что-то ударяется об стену, стакан, наверное. Их голоса становятся громче, она начинает плакать. Я представляю, как Майк обнимает ее, успокаивает. Спустя некоторое время слова сменяются другими звуками. Стоны Саскии забавляют меня. Притягивают. Когда звуки прекращаются, я снимаю одежду, вожу пальцами вверх-вниз по лестнице из белых шрамов по обе стороны ребер, потом иду в душ.

Изо всех сил тру кожу губкой.

Еще пять дней.

Я подхожу к балконной двери, раздвигаю шторы, на перилах сидит снегирь. Грудка красная. Нахохлился на холоде. Заметив меня, улетает. Не чувствует себя в безопасности рядом со мной. Я его не виню.

После нашего возвращения из Котсуолдса мы с Майком в среду поехали в суд, посмотреть видеозапись моих показаний. Это было нелегко. Девочка на экране рассказывала про свою мать. Это была я.

Если бы возможно было уничтожить свои показания, сказать:

«Ничего этого не было».

Но это было.

Раз уж я приехала, юристы прорепетировали перекрестный допрос:

– Ты знала Дэниела Каррингтона?