Чуть-чуть болела голова. Я подошел к окну. Город по-прежнему лежал в тумане. Туман даже сделался еще гуще. По крайней мере Москва исчезла в нем совершенно. Я видел лишь изгиб Москва-реки, слабые очертания противоположной набережной и больше ничего.

Накануне мне казалось, что я должен обязательно увидеться с Папой. У меня имелся к нему один конкретный вопрос: как, а главное, почему, такой кошмар вообще мог случиться?.. Теперь у меня уже не было желания задавать Папе вопросы, но я решил, что пойти на совещание все — таки пойду, буду помалкивать, если, конечно, Папа сам не заведет со мной разговор. Единственное, что мне было нужно — переговорить с Альгой. Если, конечно, я ее там застану. Торопиться некуда. Если я явлюсь посреди совещания, то меня, пожалуй, попросят подождать, не впустят к Папе, а дожидаться, как просителю, в приемной, не хотелось.

Я отправился под душ. Ремонт, который мы начали в ванной комнате, еще находился, так сказать, в стадии начальной разрухи. Стены ободраны до кирпича, пол, засыпанный битой штукатуркой, тяжелой серой пылью, временно накрыт листами фанеры и полиэтиленом, а недавно обновленные трубы водоснабжения и канализации еще не замурованы. Работы были приостановлены в виду отсутствия средств. Но ванну, изумительную ванну с циркулярным душем мы купили и, конечно, «по случаю», и, не выдержав, установили на скорую руку посреди ободранных стен прямо на разбитый пол, временно завесив клееночкой. Нужно ж где-то мыться. Мы все еще расплачивались за шубу, а ремонт, увы, застрял на мертвой точке. Хороши у нас государственные премии, если на них даже ремонта нельзя закончить… Зато душ, повторяю, был великолепен. Наслаждение в чистом виде. Вода, обильными струями и переменной температуры, обрушивалась сверху и била с боков. Хрустальность, свежесть практически крещенская. Не удивительно, что для ритуала освящения было выбрано именно обливание водой. Я залезал под душ по два раза в день, не меньше, и, фыркая от удовольствия, мог плескаться по целому часу. Что здорово, то здорово. Особенно, если учесть, что, начав ремонт и отсоединив трубы, мы и так почти год куковали без ванны. В конце концов мы этот наш ремонт когда-нибудь закончим, а чудесная ванна с циркулярным душем у нас уже имеется.

После водных процедур всегда разыгрывался волчий аппетит. Вот и теперь, божественно освеженный, я заглянул в холодильник и обнаружил, что там практически пусто. А зарплата у Наташи через неделю. Мать, охая, разогрела вчерашнюю лапшу, пожарила яичницу. Я ударил себя ладонью по лбу и полез в бумажник. Оказалось, симпатичный официант рассщедрился даже чрезмерно: там была еще целая сотня, не считая червонца, потраченного вчера на такси. Мне снова сделалось стыдно. Бог знает когда я смогу вернуть ему долг. Надо будет, что ли, попросить Маму, а то даже и Папу, может, они действительно куда-нибудь пристроят этого отзывчивого работника… Я отдал половину денег матери. Она тут же стала снаряжать отца на рынок. «Куплю оптом ящик тушенки, пообещал вдохновленный отец, а картошки у нас припасено еще на месяц…»

Пока я завтракал, отец потрясал ворохом утренних проправительственных и оппозиционных газет и рассказывал о последних новостях. По его мнению, дело накануне выборов попахивало драчкой. Что-то уж очень колебались военные и опять активизировались сепаратисты. Местные органы самоуправления норовили побольнее укусить центральную мафию, а та, в свою очередь, грозила, что будет бить по головам без разбору.

Уходя из дома, я поманил к себе Александра, который теперь все время отмалчивался. Дал и ему мелочи на карманные расходы.

— Спасибо, папочка, — сказал Александр.

— Скучно тебе?

— Нет, — ответил сын, — ничего.

— Завтра в школу? — спросил я, вспомнив с какой радостью он обычно возвращался к учебе после каникул.

— Ага, — кивнул он, но на этот раз без всякого энтузиазма.

Я вышел из дома, свернул под высокую арку и оказался на набережной Москва-реки. До Москвы было рукой подать: немного пройти по набережной, перейти через мост, мимо гостиницы «Украина», обогнуть высотку, повернуть к набережной, пересечь небольшой парк, где на черных деревьях лежал рыхлый снег, — и вот я уже перед входом в контрольно-пропускной терминал.

На этот раз дорога показалась ужасно длинной. Я хлюпал по мокрому снегу, мне все мерещилась дребедень… Эх, был бы у меня в Москве свой маленький офис, я бы безвылазно сидел там и был избавлен от подобных мерзостей! Я вдруг оглянулся и поймал себя на мысли, что испытываю страх. Мне представилось, что рядом вдруг затормозит автомобиль, из него выскочит страшный Ерема и набросится на меня.

С ужасным чувством я проходил через КПП. Здесь все шло своим обычным порядком. Ползли дорожки, вертелись никелированные вертушки турникетов. Словно вчера ничего и не случилось. Такие же приветливые, бодрые лица охранников, шуточки дежурного офицера, физиономии обывателей, глазеющих на нас из кафетерия. Между тем таких громил, как бандит Ерема, в толпе, текущей в Москву, было сколько угодно. По крайней мере в равной пропорции со знаменитостями и бизнесменами. Но если бы я в эту минуту снова увидел именно его, ужасного Ерему, то, наверное, не очень удивился, хотя и теперь не знал, что делать и как реагировать… Подобные гнусные, совершенно не свойственные мне мысли, указывали на то, что я был выбит из колеи. Только снова оказавшись в Москве, ощутив на себе ее благотворное воздействие, я немного перевел дыхание и направился прямиком в Центральный Сектор. По пути я на всякий случай заглянул в храм, где служил о. Алексей, торопливо перекрестился на икону Спасителя. На этот раз изумрудноглазой шатенки в храме не оказалось. С чего это я взял, что она должна бывать там ежедневно? Зато о. Алексей, направляясь к алтарю, бросил на меня одобрительный взгляд: молодец, приобщаешься! Я сунул прислуживающей в храме старухе записочку с поминанием доктора и быстренько зажег и поставил за упокой его души тонкую свечку. Кажется, я сделал все правильно. Впрочем, не знаю. Может, и поспешил, учитывая, что сколько-то там дней душа доктора должна летать где-то поблизости, а упокоиться чуть позже. Не скажу, что у меня камень с души свалился, но все-таки немножко полегчало.

Через пять минут, пройдя насквозь нижний музейно-археологический этаж, пройдя по древнему белокаменному мостику, я оказался во владениях Папы.

Предприятие, Концерн, Контора, Корпорация, Группа, Объединение, Компания — как только не называли Папину фирму. Мудреные названия лишь вводили в заблуждение. Никаких групп, никаких компаний. Сугубо частная собственность. Фирма она и есть Фирма, а Папа, насколько я понимал, всегда был ее единоличным и полновластным хозяином. Наподобие абсолютного монарха в своем государстве.

Главная резиденция Фирмы занимала в Москве едва ли не гектар. Конгломерат сообщающихся зданий от последних этажей до подвалов, целиком занимала она, Фирма. Никакие египетские пирамиды и сфинксы вместе взятые не могли сравниться с ее резиденцией по размаху и изощренной планировке. Злые языки критиков утверждали, что даже великие и безумные гигантоманы — зодчие прошлых эпох, вроде Корбюзье и Щукина, переворачивались в гробах, когда мой проект был одобрен и принят к реализации. Уже в самом предварительном варианте проекта Москвы я должен был в первую очередь продумать (учитывая, разумеется, пожелания основного заказчика, то есть Папы), как наилучшим, самым эффектным и выигрышным образом разместить в ней Фирму, — и, в частности, ее главный офис. В дальнейшем сводная бригада архитекторов, которую засадили за рабочие чертежи, желая угодить Папе в проект немало несуразностей. Видя это, но не имея никакой возможности противодействовать или хотя бы протестовать, одно время я даже подумывал, а не застрелиться ли мне. Но, слава Богу, пробовать не стал.