— Ладно, с этим все ясно. Теперь давай про «тэтэшник».

— Расскажу, но прежде объясните — что случилось? Из него кого-то грохнули?

— Кого-то? В после заморском дырку сделали, не слыхал?

— Шутите или нет?

— Шучу, но лишь отчасти. Труп на этом стволе действительно висит.

— Во, е-мое! — Катышев внезапно закашлялся, затем с остервенением вдавил недокуренную сигарету в пепельницу. И только после этого продолжил: — Черт меня попутал с этим стволом. Я ведь отечественное оружие вообще не признаю, интересуюсь только немецким. А тут гляжу — улов с гулькин нос, вот и решил оставить для коллекции. Сбил номер, подлатал аккуратно, клеймо поставил. Потом положил в тумбочку. Дурак, конечно, надо было куда-нибудь подальше заныкать. Но кто же знал, что так получится? Две недели назад он у меня и пропал.

— Понимаю. В форточку улетел с перелетными птицами, — сострил Громов.

— Да нет, его спиз… то есть украли прямо из тумбочки.

— И кто же ему ноги приделал, девушка твоя?

— Да вы что?! Во-первых, она страсть как оружия боится, во-вторых, я ее дальше спальни не пускаю.

— Может быть, родители?

— Я с теткой живу, а она три недели назад на Украину укатила.

— Тогда кто? Не тяни, Витюша, я же вижу — тебе есть что сказать.

— Я грешу на Матвея. Есть у меня такой приятель. Он полгода как на игле сидит, постоянно бабки «стреляет». Я его уже пару раз заставал, когда он по моим столам рыскал.

— Зачем же ты его к себе домой пускаешь?

— Его не пустишь, себе дороже будет. Он же псих. Вот и в тот день, когда ствол исчез, пришел, но уже минут через пять засобирался. Я как раз в коридоре по телефону разговаривал, а он мимо меня прошмыгнул, только рукой на прощанье помахал. А вечером я в тумбочку тыркнулся, а ствола и нет. Он у меня в коробке из-под обуви лежал. Коробка на месте, а ствол — тю-тю. Я на следующий день Матвея отловил, так он, сука, шары выпучил и меня за грудки: мол, что ты мелешь, я не брал. Короче, в полном отказе. И ничего не сделаешь — сам виноват.

— Грустная история, прямо плакать хочется. Кстати, ты знаешь, что в законе об оружии нет определения — историческое или антикварное оружие? Что лицензировать или сдавать властям надо любой экземпляр — независимо от времени изготовления?

— Статью двести восемнадцать мне шьете? Так ведь нет у меня уже оружия.

— Дурачок ты, Витюша. Из ствола, который ты от бабушки привез, человека замочили. Не сегодня-завтра мы того «мокрушника» схватим, думаешь, он будет молчать, откуда у него этот ствол объявился?

Громов, конечно, хитрил, выдавая желаемое за действительное, но он рассчитывал на то, что парень, обескураженный его натиском, не сможет раскусить его хитрость. И он не ошибся. На лице Катышева появился испуг, и он спросил:

— Что же мне делать?

— Снять штаны и бегать! Сам не догадываешься? Помогать нам, дурень. Будешь хорошо себя вести, тебе это зачтется.

— А что значит — хорошо себя вести?

— В носу не ковырять, ногти не грызть и язык не показывать. Сможешь?

— Я серьезно. Мне из-за этого пидора под статью идти не хочется.

— Ежу понятно. Что конкретно про Матвея сказать можешь?

— Честно говоря, немного. Матвеев Андрей, двадцать два года. Два года назад служил в Чечне фельдшером. Там и подсел на наркоту. Начинал с травки, потом перешел на промадол — и понеслось. На героин сел уже здесь, в Москве. А это, сами понимаете, удовольствие дорогое.

— Где же он бабки берет?

— Он на Черемушкинском рынке на какого-то азербайджанца пашет, зелень продает справа от входа. Ну и наркотой приторговывает. Короче, полный набор дружбы с Сан Санычем.

Что такое «дружить с Сан Санычем», Громов знал — увлекаться сексом, алкоголем, наркотиками, поэтому эту реплику Витюши оставил без внимания.

— Как выглядит твой кореш?

— Роста среднего, белобрысый.

— Во что одевается?

— Да он всегда в одном и том же ходит — кожаная куртка и джинсы «Левайс».

— Где он живет, знаешь?

— Рядом с рынком. Но точного адреса я не знаю. Он меня в гости не звал, а если бы и позвал, я бы не пошел.

— А как ты с ним познакомился?

— Кореш один свел на дне рождения. Год назад это было. Он тогда вполне нормальным парнем был. А как на геру подсел, так с цепи и сорвался.

— Не дрейфь, Витюша. Даст Бог, с твоей помощью мы его опять на эту цепь посадим. — Громов поднялся с табуретки, тем самым показывая, что их встреча окончилась. — Да, совсем забыл. Пару дней никуда не уезжай, сиди дома. Ты можешь понадобиться Ферштейн?

Катышев кивнул головой и ответил тоже по-немецки:

— Яволь.

Встреча с Хомой не принесла Кадилину желанного успокоения — парень сообщил, что фирмачи с подписанием договора тянут, поэтому новых вакансий для охранников пока нет. Невеселыми были и новости о паспорте — старший брат Хомы, который собирался пробить это дело, уехал в срочную командировку на пять дней. Короче, Кадилину было вновь предложено подождать недельку-другую. Ничего иного ему, естественно, не оставалось.

Пообщавшись с футболистом минут десять, Хома сослался на занятость по службе и стал прощаться. Но прежде чем уйти в офис, он достал из кармана форменной куртки деньги и со словами «Всегда пригодится» сунул их Кадилину. Все произошло столь быстро и неожиданно, что тот даже не успел среагировать на этот благородный жест и хотя бы поблагодарить парня. «Ладно, разбогатею — верну», — мысленно успокоил себя Кадилин и, спрятав деньги, направился к метро.

Почти весь обратный путь он провел в мыслях о девушке, с которой судьба свела его прошлой ночью. Это было удивительно, потому что вот уже много лег, с тех пор как он развелся со своей женой, ни одна женщина не занимала в мыслях Кадилина столько места, как эта проститутка.

После развода со Светланой у него было множество случайных связей с вполне добропорядочными женщинами, многие из которых не прочь были связать с ним свою судьбу. Однако ни одной из них так и не удалось добиться этого в силу того, что самому Кадилину они были безразличны. Его знакомые были хороши как любовницы, но ни одна из них не смогла зажечь в сердце футболиста ту самую искру, ради которой два человека соединяют свои судьбы.

И вдруг вчера на тесной кухоньке в малогабаритной квартирке, сидя напротив женщины, с которой он был знаком всего лишь пару часов, Кадилин внезапно поймал себя на мысли, что влюбился. Он не мог спутать это чувство ни с каким другим, потому что нечто подобное он уже испытал однажды много лет назад в общаговской комнатушке, когда судьба впервые свела его с девушкой, потом ставшей его женой. И вот теперь это чувство пришло к нему вновь, причем в том возрасте и при таких жизненных обстоятельствах, при которых, казалось бы, ничего подобного с ним произойти уже не могло.