Разумеется, члены советов старейшин были не настолько глупы, чтобы поддаться на лесть Авенира и просто, без всяких оговорок, принять его предложение. Судя по всему, тайные переговоры между ними и Авениром шли долго. Главы колен обусловливали свое согласие провозгласить Давида царем целым рядом условий, главное из которых заключалось в том, что воцарение Давида отнюдь не будет означать, что его колено, колено Иуды, правит другими коленами – все колена будут признаваться равными, платить одни и те же налоги и в равной степени, без всяких привилегий, разделять свои обязанности по отношению к государству. Колено Вениамина в качестве гарантии выполнения этих условий потребовало также, чтобы столица будущего единого царства располагалась не в иудейском Хевроне, а размещалась бы на его территории – не важно, будет ли эта Гива, бывшая столица Саула, или какой-то другой город.

Все эти требования были самым подробным образом переданы Авениром Давиду:

"И пошел Авнер в Хеврон, чтобы пересказать также Давиду все, чего желает Исраэль и весь дом Биньямина" (II Сам. 3:19).

Когда, наконец, согласие старейшин всех колен на осуществление плана Авенира было получено, он явился в Хеврон вместе с двадцатью своими единомышленниками, и в честь их прихода Давид устроил роскошный пир. Нет почти никаких сомнений, что пир этот венчал завершение переговоров и достижение некоего устного соглашения. Однако чем объясняется то, что с Авениром было именно двадцать человек, кто были эти люди и какие колена они представляли, текст Библии умалчивает, и даже самые осведомленные комментаторы в ответ на этот вопрос лишь, что называется, разводят руками.

Между тем ясно, что переговоры за пиршественным столом завершились полным согласием сторон. "Поднимусь я и пойду, и соберу к господину моему царю всех исраэльтян, и они заключат с тобою союз; и будешь ты царствовать по воле души твоей" (II Сам. 3:21), – говорит Авенир в заключение пира, впервые называя Давида "царем" и "господином".

Пришло время объявлять общий съезд советов старейшин в Хевроне и торжественно провозглашать Давида царем. План Авенира вступал в свою последнюю, решающую стадию, и, чрезвычайно довольный собой, преисполненный надежд, он покинул Хеврон.

Судя по всему, не прошло и часа после отъезда Авенира, как в Хеврон вошла дружина Иоава, воротившаяся из похода с богатой добычей. Из какого именно похода, Библия опять-таки умалчивает, однако Талмуд, как уже говорилось, не скрывает, что, воцарившись в Хевроне, Давид продолжал руками Иоава совершать набеги на соседние земли, отдавая часть добычи царю Анхусу, а за счет остальной части пополняя свою казну и награждая придворных, которых становилось все больше и больше. Вероятнее всего, Иоав вернулся из одного из очередных таких походов, хотя в известном сборном комментарии А. Ш. Хартума высказывается версия, что Давид, зная о том, что Иоав горит желанием отомстить за брата, намеренно отослал его из Хеврона, чтобы тот не мешал подписанию соглашения [51].

Вернувшись домой и узнав, что в Хевроне за время его отсутствия был Авенир, Иоав приходит в бешенство. Не мешкая, он идет к дяде, чтобы выразить ему свое возмущение как тем фактом, что тот вел за его спиной переговоры со своим и его злейшим врагом Авениром, так и тем, что он дал Авениру уйти живым из Хеврона.

Ненависть, которой пылает Иоав к Авениру, как кажется, настолько велика, что он не готов выслушивать никаких объяснений о том, что Авенир, по сути дела, принес и предложил Давиду "на блюдечке с голубой каемочкой" власть над всеми коленами Израиля и дело это уже решенное. Вновь и вновь Иоав твердит Давиду о вероломстве Авенира, о том, что нельзя верить ни единому его слову и, вероятнее всего, тот приходил в Хеврон, чтобы лично осмотреть его укрепления и затем привести объединенную армию одиннадцати колен для штурма города.

Видя, что все эти доводы остаются для Давида неубедительными, Иоав в гневе покинул царские покои, однако отнюдь не для того, чтобы смириться с происшедшим.

Выйдя от Давида, Иоав немедленно написал Авениру письмо, в котором сообщал, что возникли некие новые обстоятельства и царь просит его спешно вернуться в Хеврон для важного разговора. Все эти события, по всей видимости, развивались столь стремительно, что посланный Иоавом с этим лживым письмом гонец нагнал Авенира у "колодезя Сира" (Бор-Асира) – небольшого озерца или пруда, расположенного между Иерусалимом и Хевроном, которое, по преданию, служило миквой [52] еще самой праматери еврейского народа Сарре. Авенир был явно удивлен этим письмом, но развернул коня обратно в Хеврон. Иоав встретил его у ворот города и отвел в сторону для разговора с глазу на глаз. Однако разговор этот на самом деле был коротким:

"И когда возвратился Авнер в Хеврон, отвел его Йоав внутрь ворот, чтобы тихо поговорить с ним, и там поразил его в живот. И умер тот за кровь Асаэла, брата его" (II Сам. 3:27).

* * *

Весть об этом убийстве потрясла все колена Израиля. Само его вероломство ужаснуло народ и оттолкнуло от Давида. Никто поначалу не хотел верить, что Иоав убил Авенира исключительно по собственной инициативе – большинство было убеждено, что это Давид заманил своего старого врага в ловушку и, когда добился от него всего, чего хотел, отдал приказ убрать его. Ситуация усугублялась тем, что Авенира любили – он, вне сомнения, считался в народе великим героем. Да и было за что: он стоял во главе армии Саула в дни ее самых славных побед, он же после смерти Саула, сохранив часть армии, отбил несколько набегов филистимлян и аммонитян, а также немало сделал для возрождения государства и наведения порядка по меньшей мере в землях одиннадцати колен.

Таким образом, Давид, с одной стороны, не мог обвинить Иоава в убийстве и казнить его, так как, согласно закону, тот действовал в рамках своего права на месть. С другой же стороны, он должен был срочно предпринять некие действия, которые сняли бы с него в глазах народа обвинение в убийстве Авенира – иначе все усилия последнего пошли бы прахом.

И Давид предпринимает целый ряд шагов, призванных убедить народ, что он не просто не причастен к этому убийству, но и осуждает Иоава и скорбит по Авениру не меньше, а может быть, даже больше, чем все остальные.

Давид начинает с того, что публично объявляет не только народу, но и Богу, что и не помышлял убивать Авенира и этот грех не должен быть вменен ни ему, ни его потомкам. Затем также публично Давид проклинает за это убийство не только Иоава, но и весь его род страшным проклятием: "Да падет она (кровь Авенира. – П. Л.) на голову Иоава и весь дом отца его; и да не переведется в доме Иоава ни слизеточивый, ни прокаженный, ни нуждающийся в хлебе" (II Сам. 3:29). Однако при этом Давид тут же подчеркивает, что с точки зрения закона он Иоаву ничего сделать не может: "Йоав же и Авишай, брат его, убили Авнера за то, что умертвил он Асаэля, брата их, в битве при Гивоне" (II Сам. 3:30).